Секрет королевы - [20]

Караульные на стенах кричат:

– Полночь! Полночь!

Я встаю с кровати и, подойдя к окну, смотрю на луну. Она то появляется, то исчезает за наплывающими серыми тучами. Похоже, хорошей погоде, которая стояла осенью, пришел конец. Возможно, вчерашний день стал последним, когда было ясно и светило солнце. Зимой в Монте небо затянуто свинцовыми тучами и то и дело идет дождь.

В Реновии сейчас стоят туманы, и зима – наихудшее время для выполнения таких заданий, как то, на которое отправили Кэла. Но я понимаю, что нельзя терять время, когда афразианцы так свирепствуют.

К тому же Хансен хочет удалить Кэла из замка еще и затем, чтобы не возникло вопросов о том, кто настоящий отец наследника престола. От одной этой мысли меня бросает в дрожь. Я могла бы написать еще одно письмо моей матушке, попросить ее вмешаться. Но это не имеет смысла – она встала бы на сторону Хансена. И сказала бы мне, что я должна терпеливо выполнять свои супружеские обязанности, а после того, как у меня родится один или два ребенка, мы с Хансеном опять сможем каждый жить своей собственной жизнью.

Все это кажется таким ясным, таким целесообразным. Таким отвратительным.

Тук-тук-тук. Я едва ли не бегу к двери, подобрав подол моей волочащейся по полу ночной рубашки и перепрыгнув через скамеечку для ног. Отворив дверь, я вижу Кэла, но он не обнимает меня. Мои глаза привыкли к темноте, но я не могу разглядеть выражение его лица. Однако в самой его позе, в том, как он стоит, чувствуется такая напряженность, такая непреклонность, что я невольно отступаю в сторону с его пути. Вместо того чтобы направиться к кровати, он подходит к камину и, сняв камзол, бросает его на кресло.

Мне хочется спросить его, что не так, но это глупый вопрос. Все не так, все. Кэл уезжает, и, скорее всего, мы не увидимся еще несколько месяцев.

Он опускается в другое кресло и зарывается обеими руками в свои волосы, что говорит о том, что он взвинчен. Он отбрасывает в сторону скамеечку для ног. И даже не пытается снять сапоги.

– Значит, – бесцветным голосом говорит он, – вы с Хансеном хотите поиграть в счастливую семью. Ты собиралась сказать мне об этом или рассчитывала, что эту новость мне сообщат на людях?

– Это несправедливо, – отвечаю я, подойдя к нему и для убедительности тоже лягнув скамеечку для ног. – Когда я могла с тобой поговорить? Для меня это тоже стало полной неожиданностью. Я понятия не имела, что они собираются отправить тебя прочь.

– Вид у тебя был не очень-то удивленный. – Он смотрит на меня, подозрительно сощурив глаза.

– Ну, я, разумеется, узнала об этом до начала заседания совета.

– Понятно. Ты знала, но ничего мне не сказала.

– Как я могла тебе сказать? Я же не могу призвать тебя к себе, когда мне вздумается, ведь замок и так взбудоражен, все подозревают меня невесть в чем. Хансен пришел ко мне очень расстроенный и сказал, что мы… должны что-то предпринять, раз люди здесь так ополчились на нас. Он считает, что для этого мы должны родить наследника, чтобы поменять общественное мнение и скрепить союз между нашими странами. Чтобы на меня больше не смотрели как на чужую. Чтобы меня перестали ненавидеть.

– Это похоже на речь, написанную герцогом Овинем, – говорит Кэл, и мне хочется дать ему пощечину. Он так все усложняет.

– Мы оба знали, что когда-нибудь этот день настанет, – говорю я, пытаясь урезонить его. – И просто надеялись, что это произойдет не так скоро.

– Похоже, ты быстро все решила, – отвечает он, ничуть не урезоненный. – Стоило Хансену поднять этот вопрос, и ты капитулировала.

От этих слов я вся сжимаюсь.

– Мне тошно от этой мысли. И Хансену она тоже не по вкусу.

Кэл качает головой.

– У Хансена что ни месяц, то новая любовница. Для него ты просто еще одна молодая женщина, с которой он будет спать, еще одна зарубка на столбике его кровати. Но ты… – Он отводит глаза, и я слышу, как дрожит его голос.

– Ты для меня все, – говорю я. Почему он не слушает меня? – Хансен ничего для меня не значит. Есть только ты и я, и больше никого. Один наследник престола, и все будут удовлетворены.

По крайней мере, так будет какое-то время, думаю я, но мне не хочется говорить о том, что я, возможно, должна буду родить Хансену и других детей. Кэл и так уже безутешен.

– Все? – язвительно вопрошает он.

– Не ревнуй, – отвечаю я. – Я ведь тоже угодила в ловушку. Ты упрямишься и сходишь с ума.

Он вздыхает и откидывает голову назад. Почему он не хочет быть благоразумным? Кажется, именно это сказал мне Хансен, не так ли? Будь благоразумна?

– Просто признай, – говорит он, глядя в потолок, – что ты рада убрать меня с дороги, чтобы тебе можно было вести себя как королева и стать образцовой женой Хансена, как ты того хочешь. Это же очевидно.

– Ты так думаешь?

Прежде чем он успевает ответить, я быстро продолжаю:

– А почему бы тебе самому не признать, что ты рад оставить этот ненавистный тебе замок, эту ненавистную тебе столицу и эту ненавистную тебе страну, чтобы уехать с Римой?

– Ха-ха! – Смех Кэла неестественен, и в нем звучит озлобленное ехидство, которого я никогда не замечала за ним прежде. – Так кто же из нас ревнует и сходит с ума?