Секрет индийского медиума - [2]
— Где мой багаж? Я надеюсь, вы распорядились его перенести сюда? — Она чуть приблизилась к столу и с лисьей хитрецой потянулась пальцами к рукаву Иноземцева.
— Я его сжег.
— Что? — сердце пропустило удар, но Ульяна вида не подала. Лицо озарила кроткая улыбка. — Будет тебе, Ванечка, дуться. Мы ведь не дети. Где мой саквояжик?
— Я его сжег, — повторил Иноземцев.
— Вы с ума сошли! — не сдержалась она. — Как вы посмели? А мои документы?
Иноземцев вынул из нагрудного кармана все ее паспорта, разные свидетельства, прочие бумаги и с презрением швырнул на стол.
— Фальшивые паспорта, Ульяна Владимировна, — зло огрызнулся Иноземцев. Подцепил двумя пальцами один и добавил: — Вы намеревались втоптать и мое имя в грязь. Не выйдет.
— Вы меня сдать собираетесь? — ужаснулась девушка, лихорадочно принявшись соображать, что же у взъяренного доктора на уме.
«Хотел бы сдать — сдал бы еще в Париже. Ах, нет, благородного рыцаря играет, не мог же он меня в беспамятстве отвезти в Сюрте[6], дожидался, когда в себя приду. Как же оно открывается, окно-то? Вон задвижка, вон — другая. Не успею, эх. Надо стекло выбить».
Взгляд упал на красивый подсвечник с тремя наполовину сгоревшими свечами, но тотчас же, словно прочитав ее мысли, Иван Несторович спокойно взял его в руки и положил позади себя на диване, прикрыв бархатной подушечкой.
Ульяна поджала губы. Но тотчас изменилась в лице, нацепив самую жалостливую маску, на какую была способна.
— Ванечка, — взмолилась она, прижав ладошки к груди, — ну вы же не будете на меня целую вечность сердиться? Ну что я такого сделала, что вы на меня волком смотрите?
— Замолчите!
Доктор вскочил и в гневе дернулся вперед. Не будь стола между ними, точно растерзал бы на месте. Вцепился посиневшими от невероятного усилия пальцами в столешницу, нависнув сверху, точно могильный камень над надгробьем. Видно было: насилу себя удерживал от удара. Посиневшие от усилия пальцы неприятно хрустнули. Никогда Ульяна не видела его таким страшным, как сам сатана прям, ни дать ни взять. Один взгляд, кровью налитый, чего стоил.
— Ванечка! — взмолилась она было.
— Не смейте говорить со мной и забивать мне уши ватой! Еще несколько слов, и я убью вас. Клянусь! Больше всего на свете я мечтаю убить вас и, как добросовестный гражданин, покаявшись, преспокойно сесть в тюрьму, где наконец обрету долгожданный покой. Ваша смерть и высокие стены будут порукой моей безопасности. Дайте мне только один повод, один-единственный повод, и я сверну вам шею, как голубю!
Потом он взял себя в руки, сменил гримасу гнева на безразличие, отдернул полы редингота, сел обратно на диван и, отвернувшись, продолжил сверлить взглядом проплывающий пейзаж. Ульяне иного не оставалось, как замолчать и более не предпринимать попыток растопить его ледяное сердце.
«Тоже мне, ишь какой обидчивый, можно подумать, неженка. Ничего! Отелло доморощенный, прибудем на станцию, я такой скандал подниму, век помнить будешь, как барышень хорошеньких обижать».
Но случилось то, чего Ульяна никак предвидеть не могла. Настоящий позор ее удивительной пронырливости, ее ловкаческому амплуа, ее неуловимости! Видимо, Иван Несторович научился читать мысли, не иначе…
Через четверть часа зашел проводник. Иноземцев подозвал его и велел наклониться к уху. Оба обменялись парой слов, которых Ульяне расслышать не удалось, как она ни старалась. Проводник кивнул, покосившись на девушку, и вышел, бочком-бочком пятясь назад, словно та была ядовитой змеей, никак не меньше.
Следом после короткой остановки на одной из живописных станций долины Луары явились санитары — четверо (откуда здесь в такой глуши взялись работники желтого дома, где Иноземцев их добыл, как нашел, уму непостижимо) и, бесцеремонно схватив Ульяну, облачили ее в смирительную рубашку. Уж как она ни кричала, как ни звала на помощь, ни ругалась по-русски, по-немецки, по-французски, даже кусаться пробовала, плеваться и лягаться, но санитары жертву все же одолели.
Иван же Несторович на сие бесстыдное действие взирал с видом палача, преспокойно стоя в углу купе и по-прежнему с демонстративным презрением скрестив руки на груди. Его лицо даже торжества не выражало, будто каменный, будто бесчувственный пень. Даже когда Ульяна Владимировна расплакалась и принялась снова его умолять простить, он не отвечал, взял со стола газету и, скрывшись под ней, просто начал читать вслух.
Она — слезливую мольбу, он в ответ — крикливые заголовки да объявления. Ульяна повышала тон, Иноземцев ее перекрикивал.
— Ванечка, ну сжальтесь…
— Специалист по техническим и художественным съемкам на выезд.
— Ну перестаньте, это неприлично!
— Все виды душистого и целебного меда всегда в продаже.
