Сегун. Книга 3 - [23]

Гэндзико, маленького роста женщина, на три года старше мужа, сильно располневшая после того, как родила ему четверых детей, сохранила величественную осанку и гордость, свойственную и ее сестре Осибе, беззаветную преданность семье и ту же скрытую свирепость, которой был известен ее дед – Города.

– Каждый, кто обвиняет моего мужа, – лжец, – заявила она.

– Марико-сан, – потребовал Торанага, – расскажите госпоже Города, что ваш муж приказал вам ей передать!

– Мой господин, Бунтаро, просил меня, приказал мне убедить вас вот в чем: пришло время господину Сударе взять власть; другие советники разделяют мнение моего мужа; если господин Торанага не желает отдать власть, следует взять ее силой.

– Никогда никто из нас и в мыслях этого не держал, отец, – возразил Судара. – Мы преданы вам, и я никогда…

– Если я передам тебе власть, что ты сделаешь? – забросил крючок Торанага.

Гэндзико ответила сразу:

– Как может господин Судара знать, если никогда не думал о таком кощунстве? Извините, господин, но он не может ответить, ибо ему никогда такого и в голову не приходило. Как он мог помыслить об этом? А что касается Бунтаро-сан, очевидно, им овладел ками.

– Бунтаро заявил, что другие разделяют его мнение.

– Кто же это? – ядовито спросил Судара. – Скажите мне – и они тут же погибнут. Кто? Знай я таких, господин, уже сообщил бы вам.

– А ты бы не убил их сразу?

– Ваше первое правило – терпение, и второе – тоже терпение. Я всегда следовал вашим правилам. Я подождал бы и сообщил вам. Если я обидел вас, прикажите мне совершить сэппуку. Я не заслужил вашего гнева, господин, обрушившегося на меня, и мне трудно снести его – я не участвую ни в каком заговоре.

Госпожа Гэндзико горячо поддержала мужа:

– Да, господин, пожалуйста, простите меня, но я полностью согласна с моим мужем. Он ни в чем не виноват, и все наши люди – тоже. Мы честны: что бы ни случилось, что бы вы ни приказали – мы сделаем.

– Так! Вы преданные вассалы, да? Послушные? Выполните любой мой приказ?

– Да, господин.

– Хорошо. Тогда ступай и убей своих детей. Сейчас!

Судара отвел глаза от отца, посмотрел на жену, та слегка повела головой и кивнула, соглашаясь.

Судара поклонился Торанаге, сжал рукоятку меча и встал. Уходя, он тихонько прикрыл за собой дверь. Стояла мертвая тишина. Гэндзико взглянула на Марико и снова опустила глаза. Колокола пробили половину часа лошади. Воздух в комнатах, казалось, сгустился. Дождь на короткое время перестал, потом зарядил с новой силой. Сразу после того, как колокола пробили следующий час, раздался стук в дверь.

– Да?

Это был Нага.

– Прошу простить меня, господин, мой брат… Господин Судара хочет войти еще раз.

– Впусти его и возвращайся на свой пост.

Судара вошел, встал на колени и поклонился. Он весь промок, волосы его слиплись, плечи слегка дрожали.

– Мои… мои дети… Вы уже забрали их, господин.

Гэндзико вздрогнула и чуть не упала вперед, но поборола свою слабость и прошептала мужу побелевшими губами:

– Вы… вы не убили их?

Судара покачал головой.

Торанага свирепо произнес:

– Ваши дети в моих покоях ниже этажом. Я приказал Тяно-сан забрать их, когда вызвал вас сюда. Мне нужно было проверить вас обоих. Жестокие времена требуют жестоких мер. – Он позвонил в колокольчик.

– Вы… вы отменяете ваш… приказ, господин? – Гэндзико отчаянно пыталась сохранить холодное достоинство.

– Да. Мой приказ отменяется. На сей раз. Это было необходимо, чтобы понять вас. И моего наследника.

– Благодарю вас, благодарю вас, господин! – Судара униженно склонил голову.

Открылась внутренняя дверь.

– Тяно-сан, приведи сюда на минутку моих внуков, – распорядился Торанага.

Вошли три скромно одетые няньки и кормилица с детьми: девочками, четырех, трех и двух лет, в красных кимоно, с красными лентами в волосах, и мальчиком, – ему было всего несколько недель, он спал на руках у кормилицы. Няньки встали на колени и поклонились Торанаге, их подопечные с серьезным видом скопировали эти действия и коснулись лбом татами – кроме самой маленькой девочки, которой потребовалась помощь заботливой, хотя и твердой руки.

Торанага с важным видом ответил им таким же поклоном. Потом, выполнив эту скучную обязанность, дети бросились к нему в объятия – кроме самого маленького, которого взяла на руки мать.

В полночь Ябу высокомерно прошествовал по двору перед главной башней замка. На постах всюду стояли самураи из отборных частей личной охраны Торанаги. Луна едва светила, наполз туман, звезд почти не было видно.

– А, Нага-сан! В чем дело?

– Не знаю, господин, но всем приказано идти в зал для собраний. Прошу меня извинить, но вы должны оставить мне свои мечи.

Ябу вспыхнул, возмущенный таким неслыханным нарушением этикета, но тут же поостыл, почувствовав холодную напряженность юноши и нервозность стоящей рядом охраны.

– А чей это приказ, Нага-сан?

– Моего отца, господин. Так что извините. Если не хотите идти на собрание – воля ваша, но я обязан сказать, что вам приказано явиться без мечей, и, простите, вы должны подчиниться приказу. Прошу меня простить, но я не могу иначе.

Ябу заметил, что у караульной будки, сбоку от огромных главных ворот, уже сложено много мечей. Он взвесил, чем ему грозит отказ, и, решив не искушать судьбу, неохотно оставил свои клинки в общей куче. Нага вежливо поклонился, и сбитый с толку Ябу вошел в огромную залу с окнами-амбразурами, каменным полом и деревянными перекрытиями.