Сегодня и завтра - [4]
Раскинувшись на штофной кушеткѣ въ одной мзъ своихъ комнатъ на каменноостровской дачѣ, она съ дѣтскою наивностью смотрѣлась въ трюмо сквозь плющевую рѣшетку и съ дѣтскою прихотью оторвала листокъ плюща и играла съ листкомъ: вертѣла его въ своихъ бѣлыхъ, нѣжныхъ ручкахъ, прикладывала его къ губамъ — и потомъ свернула его и бросила съ досадою на цвѣтистый коверъ. Но не листокъ занималъ княжну: ея сердце такъ билось, ея бархатная грудь такъ роскошно и такъ сильно дышала, сжатая корсетомъ… Отчего это такъ билось ея сердце, отчего тмкъ часто дышала грудь ея?
Она замечталась, моя княжна; она было вздумала сначала читать, но книга раскрытая осталась на той страницѣ, на которой она развернула ее. Мечта взяла верхъ надъ книгою. Она мечтала о томъ кавалергардскомъ офицерѣ, который въ воскресенье на Елагиномъ былъ возлѣ ея коляски. Странная прихоть! Княжнѣ вдругъ захотѣлось вырвать перышко изъ его чудеснаго султана и гладить это перышко… и поцѣловать его. Вотъ почему она сорвала листокъ плюща и вертѣла его въ рукахъ и подносила къ своимъ губкамъ. Можетъ статься, она воображала, что это перышко изъ султана, и потомъ, разочаровавшись, увѣрясь, что это просто листокъ, она бросила его на коверъ… Вдругъ княжна привстала съ кушетки, посмотрѣла на часы съ мраморнымъ изваяніемъ. Стрѣлка показывала половину четвертаго. Она немного сморщила лобъ, немного нахмурилась. Онъ сегодня у насъ обѣдаегъ. Отчего же такъ долго не ѣдетъ онъ? А княжна знала, что у нихъ садятся за столъ не ранѣе пяти часовъ.
"Зачѣмъ его нѣтъ здѣсь теперь?" Она сорвала опять листокъ — и въ минуту разщипала его и бросила. И потомъ, облокотясь на глазетовую подушку, на которой, будто живой, рисовался букетъ нарциссовъ, опять замечталась. Она была такъ счастлива: еще только двѣ недѣли, какъ она была невѣстою, и невѣстою человѣка, который давно былъ избранникомъ ея сердца, завѣтною тайною ея мыслей, человѣка, къ которому она привыкла съ самаго дѣтства, безъ котораго ей была бы скучна жизнь. И вотъ княжна замечталась о его добромъ, благородномъ сердцѣ, о его пылкой любви, о томъ, какъ онъ хорошъ въ красномъ бальномъ мундирѣ, о томъ, какой будетъ у ная экипажъ, какая ливрея, какъ они будутъ дѣлать визиты, абонируютъ ложу во французскомъ спектаклѣ: это будетъ ужъ ея собственная ложа; какъ они будутъ вмѣстѣ гулять… Боже мой! да о чемъ не мечтала княгиня? Мечта дѣвушки такъ легка, такъ плѣнительна, такъ свѣтла, разнообразна, неуловима! Эта мечта порхаетъ, какъ разноцвѣтная, радужная бабочка; вы подмѣтите ее и захотите поймать, а она улетѣла далеко; вы снова за нею, а она снова отъ васъ, словно птичка съ талисманомъ въ арабскихъ сказкахъ. И надобно быть ребенкомъ, чтобы захотѣть поймать бабочку, чтобы захотѣть уловить мечту дѣвушки.
Около 5 часовъ раздался звонъ колокольчика въ швейцарской… Ея сердце встрепенулось. Она вспорхнула съ кушетки — и въ одно мгновенье очутилась въ угольной комнатѣ, которая выходила окнами въ садъ. Эта комната была обклеена бѣлыми штофными бумажками и обведена позолоченой чертой подъ лѣпными карнизами. Яркая пунцовая мебель и занавѣсы придавали ей чрезвычайно пріятный свѣтъ, неммотря на то, что окна были нѣсколько затѣнены деревьями. Самые роскошные цвѣты, пирамидально уставленные по угламъ, красовались на бѣлыхъ обояхъ.
Княжна остановилась у раствореннаго окна и сбросила съ груди небольшой дымковый платочекъ: ей было жарко… Въ эту минуту легкое бряцанье шпоръ отозвалось въ ближней комнатѣ. Полуоткрытая грудь ея стала дышать сильнѣй и чаще… Въ комнату вошелъ кто-то. Она не обертывалась.
— О чемъ вы такъ задумались, княжна? — спросилъ ее молодой кавалергардскій штабъ-ротмистръ.
Она обернулась къ нему — и закраснѣлась, какъ роза, которая, полуразвернувшись, качалась на стебелькѣ и цѣловала грудь ея.
— Отчего это такъ поздно? — спросила она его съ укоромъ.
— Будто поздно? Я сейчасъ только изъ городу; я такъ торопился… — Онъ взялъ руку княжны и поцѣловалъ ее.
Она посмотрѣла на него такъ довѣрчиво, съ такою полною любовью… Вогъ въ эту минуту надобно было убѣдиться, какъ выразительны, какъ одушевленны ея очи. Какой міръ блаженства пророчила она любимцу своего сердца, ему — этому счастливцу кавалергарду!
И онъ понималъ языкъ очей ея, онъ предчувствовалъ, что ожидало его въ будущемъ. Онъ могъ отвѣчать чувствомъ на чувство. Онъ не былъ этимъ ледянымъ слѣпкомъ, отъ котораго вѣетъ простудой и который навѣваеть грусть. Въ немъ не было этой жалкой, мелочной суетности, которую вы встрѣчаете заурядъ въ молодежи и высшаго и низшаго круга. Впрочемъ, нельзя было сказать, чтобы онъ совсѣмъ не имѣлъ ея: вѣдь онъ былъ человѣкъ свѣтскій, человѣкъ гостиныхъ. Но графъ Болгарскій слишкомъ отличался отъ другихъ; онъ имѣлъ такъ много завлекательности, былъ такъ свѣтски, изящно образованъ и такъ далекъ отъ толпы вѣтреной молодежи! Онъ всегда чуждался толпы, вы никогда не встрѣтили бы его съ толпою, потому что онъ зналъ цѣну самому себѣ и видѣлъ ничтожество, окружавшее его. А это ужъ очень много! и какъ онъ былъ хорошъ собою и какъ статенъ! Свѣтлые волосы графа вились съ небрежною прихотливостью и красиво упадали къ правой сторонѣ, немного закрывая широкій лобъ; его небольшіе каріе глаза были такъ страстны, онъ имѣлъ столько выразительности въ лицѣ; онъ такъ нравился женщинамъ. Но для него существовала только одна женщина, для него было одно только завѣтное имя, имя Ольги…
