Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей - [71]

Освободили нас американцы 2 апреля 1945 года. Все освобожденные съезжались в лагерь - пересыльный пункт. Это был бывший военный аэродром. Там было море народа: французы, поляки, итальянцы, бельгийцы, русские, конечно. Первых отправили домой французов, бельгийцев, голландцев. Полякам предложили ехать не то в Англию, не то во Францию. Итальянцам сказали, чтобы они добирались домой самостоятельно. Русских начали вывозить в конце июня. Сначала на машинах до Нюрнберга, а потом товарными вагонами аж до Одера. На Одере нас передали нашим. Неделю мы скитались в лесу, что находился недалеко от того места, где нас передали. В этом лесу уже побывало людей, которых со всей Германии передавали тут нашим, что лес уже не был похож на лес. Ни травиночки, и деревья, как после пожара. Потом нам сказали, что в городе Витенберге есть лагерь, где собираются русские, и потом оттуда отправляют на Родину.

До Витенберга добирались, как говорится, на подручных средствах. И пешком шли, и на попутных машинах, и на повозке лошадьми, не знаю, где мы ее выпросили. До лагеря добрались. Нам сказали, что перед нашим прибытием человек 500 отправили пешком. Это было страшно, ведь это был уже июль, а значит, по такой жаре идти много сотен километров. Мы не торопились, да и людей еще не собралось столько, чтобы отправлять. Потом прошел слух, что американцы узнали о том, что людей пешком гонят, приезжала какая-то делегация и пообещали дать машины студебекеры. Через несколько дней пригнали 18 машин, скомандовали «по машинам», и мы поехали. Конечно, лучше плохо ехать, чем хорошо идти. Но мы ехали очень даже хорошо. Наш курс был на Ковель. Мы ехали через Польшу, и судьба сложилась так, что второй раз я попала в польский город Люблин. Мы проехали через город и на окраине остановились на ночлег. Нас везли военные. Я в этом эшелоне была самая молодая, и ко мне относились военные с уважением, как к малолетней девочке. Когда уже все расположились кто где, я увидела, что человек восемь офицеров группкой куда-то собрались идти. У одного я выпытала, куда они хотят идти, и стала просить, чтобы они меня взяли с собой. Они, конечно, категорически не разрешали, но я шла на расстоянии следом. Они шли смотреть люблинский Майданек, тот самый, где был крематорий, где сжигали людей. И я все увидела. Я и теперь все помню до мелочей. Могу рассказать, могу точно нарисовать крематорий. Вход в него был с двух сторон. Как зайдешь (с той стороны, с которой людей вводили) стояли бочки с человеческими волосами, в углу тут же кости. По левую же сторону — газовая камера, когда туда набивали людей, в потолке открывался небольшой люк и оттуда сыпалась известь, превращаясь в газ. Дальше по этой же стороне стоял длинный стол, обитый жестью. На этом столе расчленяли тела и потом бросали в печи. Печей там было восемь. Четыре с одной стороны и четыре — с другой. Там стоял мощный вентилятор, чтобы создавать тягу в печах. Метрах в ста от крематория были выкопаны рвы, туда бросали недогоревшие тела. Я не помню, сколько времени прошло с того времени, когда крематорий делал свое дело, до времени, когда мы это смотрели, но еще сильно воняло мертвечиной. Мы все плотно закрывали носы носовыми платками. Невозможно было дышать.

Итак, мы приехали в Ковель. Нас тоже за городом выгрузили прямо в бурьян, и мы там были тоже с неделю, пока не прошли фильтрацию. Дальше по домам мы опять добирались кто на чем. Ехали на сцеплениях вагонов и на крышах поездов. В общем, кто как мог. Зато мы ехали на Родину, хоть и неласковую, но на свою, родную.

Прошло целых пятьдесят лет. И в 1995 году я встретила в своем поселке, где я теперь живу, немца-прораба, который строил городок для военных, прибывающих из Германии. Узнав от переводчицы обо мне, и что я во время войны работала в тридцати километрах от его города, он со своей подругой, которая приезжала в нему из Германии, напросились ко мне в гости. Мы попили чайку, поговорили о том-о сем (я еще неплохо помню немецкий), они меня очень даже хорошо понимали. Потом они отыскали деревню, в которой я работала и, поговорив с бургомистром, прислали мне приглашение в Германию. Конечно, возраст у меня уже преклонный, но я поехала. Поездка была очень интересной. Я все помню до мелочей. Я приехала сама, как будто я только месяц какой-то отсутствовала. Даже помещица моя оказалась еще жива (но в этот год, 1995-й, она потом умерла). Меня тоже многие помнят, даже называли, как раньше, по имени, без «фрау», и мне это было приятно.

Приезжал из газеты фотокорреспондент. Люди бросали свои дела и приходили посмотреть на меня и поговорить. А ведь мы были когда-то врагами. Вот и все, хотя я еще много кое-чего помню.

Судьба моей тети

Лукашкова Апполинария Ивановна

1916 г.р., ур. пос. Сукремль Людиновского р-на Калужской области, проживает в г. Донецке

Прежде чем описывать судьбу моей тети Лукашковой Апполинарии Ивановны и ее детей, немного коснусь истории семьи, где она родилась и воспитывалась.

В семье Ивана и Евдокии Лукашковых, проживавших в Сукремле, было пять детей: Николай — 1914 г.р., Апполинария (Паля) — 1916 г.р., Мария — 1919 г.р., Раиса (моя мать) — 1921 г.р., Михаил — 1923 г.р.