Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей - [63]

В конце июля мы были дома. Но что нас ждало там: голое поле. Отец погиб, а у мамы на руках я — с парализованной левой рукой и ногой ( не прошел лагерь зря). Поселились мы у соседей в амбаре, оставшемся после войны. Вот представьте каменный амбар, по стенам течет вода, с двух сторон нары. Мы втроем — мама, я и сестра с 1937 г. Юля, с другой — тетя Мотя с двумя дочками, на печи летом и зимой Тося, Рая и Миша. На лавке дедушка тети Моти. Маленькое окошечко и столик. Опять голод. Юля, Тося и соседи, с которыми жили, ходили в дальние деревни, где не было во время войны немца, побираться.

Я ходила, волоча ногу по своей деревне, просила хлебушка (долго, шутя, вспоминали об этом женщины). А мама с братом и старшей сестрой ездили на заготовку леса вместо людей — за кусок хлеба.

Потом, когда я стала взрослой, я поняла, когда мама кормила нас, я говорила: «А ты?», она всегда отвечала: «Я не хочу». Бедная моя мамочка, что же ей пришлось пережить...

Летом 1946 года из соседнего блиндажа уехала семья, и мы перешли туда. Хорошо помню эту землянку: маленькая, земляной пол, с обеих сторон подобие кроватей, маленький столик, лавка перед мизерным окном. И бегающие крысы, я до сих пор их боюсь. Ели липу, крапиву, тертики. Вот как-то летом я сижу на блиндаже и гляжу на парализованную руку и ногу, и вдруг у меня зашевелились пальцы. Это был яркий, жаркий, солнечный день. Когда мама пришла, я бегу к ней и кричу: «У меня пальчики шевелятся». Никогда не забуду маму, она от радости плачет и смеется, целует мою руку и ногу. Ведь она думала, что я так и останусь.

В 1947 году дедушка выстроил нам хату без пола и коридора, но зато свободную, с тремя окнами. Через год настелил пол и сенцы. В семь лет пошла в школу, но походила до холодов и все, нечего было одеть и обуть — со слезьми осталась дома. Но потом с каждым годом вроде лучше. Спасибо Богу, что у меня была такая мама. Вынесла все сама и подняла нас, не растеряв доброту и любовь к людям, и нас так воспитала.

Мама умерла в 63 года. Тетя приехала из Германии с туберкулезом, умерла в 58 лет, двоюродная сестра — в 36 лет, брат двоюродный в 49, другой в 59. Мы все пятеро живы. Но Рая с 1930 г. — инвалид 2-й группы, Тося с 1933 г. — инвалид 1-й группы, Юля с 1937 г. — инвалид 2-й группы и я — инвалид 2-й группы. Война унесла здоровье. Ничего не прошло бесследно.

Выходной был днём экзекуции

Кухар Петр Михайлович

1927 г.р. ур. с. Павликовцы (Украина), проживает в г. Балабаново Боровского р-на Калужской обл.

До войны учился в школе. Окончил 8 классов. После поступил в железнодорожное училище на станции Ракета, что в Львовской области. Учеба шла хорошо, с успехами, и очень нравилось данное училище. Но началась война, которая дала о себе знать сразу в первую ночь 22 июня 1941 года, так как наша школа находилась в 8 км от границы с Польшей. Начались бомбежки и обстрелы с первой минуты начала войны, и нам пришлось убегать в лес для безопасности. Время шло, и наши руководители решили сразу эвакуировать остатки людей, которые не успели разбежаться. Дошли мы до следующей станции пешком, где нас посадили в эшелон, который повез в г. Львов.

По пути от Каменки-Струмиловой до Львова нас несколько раз обстреливали фашистские самолеты, несмотря на то, что наш эшелон сопровождали истребители. Далее эшелон с беженцами и нашими львовскими студентами повезли в глубь нашей Родины. Здесь-то и началась наша новая жизнь без еды и средств к существованию, под страхом бомбежек и обстрелов постоянно летевших фашистских самолетов, преследовавших наш эшелон.

Прошло время, и я вернулся домой. Была осень 1941 года. Весной 1942 года приехали полицаи в наше село из района. Собрали много людей в конюшню, чтобы отправить на принудительные работы в район города Умань. Снарядили десятки повозок. Посадили нас на них и под присмотром полицейских увезли. Прошло несколько дней, я решил с ребятами убежать.

Ночью собрались тайком (хотя нас охраняли), убежали пешком по перелескам и второстепенным дорогам, так как везде можно было напороться на полицейских, особенно на мостах, которые усиленно охранялись немцами и венгерскими солдатами.

Через неделю мы вернулись домой, хотя показываться было нельзя до времени, так как могли нас расстрелять, поскольку мы были предупреждены перед угоном. Долгое время пришлось прятаться от людей и полиции.

Прошло время, к нам в село приехали полицаи. Много молодежи, которые вернулись, не доехав до места назначения, арестовали и поместили в лагерь г. Проскурова (сейчас г. Хмельницкий), где принудительно содержали нас в лагере, сделанном из бывшей школы, под присмотром полиции.

Каждый день гоняли на принудительные работы на строительство шоссейной дороги. Содержали в лагере более двух месяцев, а после отпустили домой, заменив другими рабочими. Работа была тяжелая и изнурительная под присмотром полицейских, немцев и местных шуцманов. Мы отдохнули некоторое время после лагеря.

24 сентября 1942 года приехала полиция в село и согнала весь рабочий люд села в конюшню, где объявили, что нас увезут в Германию. В случае, если кто попытается убежать, будет расстрелян на месте, а также родители, и дом будет сожжен. И после этого отобрали всех трудоспособных людей и насильно под конвоем увезли в Германию. Повезли нас в закрытых вагонах, охраняемых полицейскими войсками. По приезде распределили нас кого куда. Я попал к торговцу лесом в г. Шмидеберг Иосифу Треммеру. Для моих юношеских лет работа в лесу очень тяжелая. Кормили ниже среднего. И, проработав некоторое время, я со своим напарником решили убежать. Риск был большой — без подготовки, но невзирая ни на что, решились и ночью убежали. Долго шли пешком через горы Ризенгсбирги, а потом спустились вниз по ту сторону горы и доехали до г. Гиршберг. После залезли в вагон воинского эшелона, где везли лошадей и сено. Мы замаскировались в сене и приехали в Польшу в г. Катовице. Прошло много времени без еды, и мы решили сойти, чтобы найти где-нибудь поесть. Мы боялись, чтобы не обнаружили нас часовые, ведь ходили они вдоль эшелона постоянно. Но нам удалось сойти, и мы оказались на окраине города.