Седые дети войны: Воспоминания бывших узников фашистских концлагерей - [17]

Привезли в г. Жиздру в барак с большими воротами, видать, была конюшня. Народу нас было много, закрыли на замок. А брата 1925 года рождения забрали немцы, и он не вернулся.

Потом, на третий день нас повезли на станцию Жиздра. Погрузили в товарные вагоны, повезли на станцию Зикеево. И тут в это время налетели русские самолеты, и все время кружились у нашего эшелона. Но немцы закрыли нас на щеколды, чтобы мы не разбежались. Но русские самолеты засекли, что везут русский народ и не стали бомбить.

В тот же день нас увезли через Брянск, Минск и на Барановичи. Привезли нас в г. Слоним Гродненской области, а потом нас повезли за Слоним 25 км на лошадях по хуторам.

Нас выгрузили в сарай к семье поляка. Я в дороге заболела тифом. Я лежала на соломе, ухаживать за мной было некому. А помыться — я не представляла, что надо мыться. Голова у меня была вся лысая от тифа, а то бы и живую съели вши. Как я жива осталась — просто чудом. Видимо, Бог есть на свете.

Потом я окрепла, пошла побираться, просить милостыню. Потом со старшей сестрой пошла работать: лен пололи, картошку копали.

1944 г. в октябре приехали домой, жили в землянке три семьи. Работала в колхозе. В 1947 г. вышла замуж, работала в леспромхозе чернорабочей. Было трудно, был голод.

На данное время живу на ст. Зикеево. У меня свой дом. Трудимся, имеем корову.

У меня пятеро детей. Старший сын живет в Брянске, второй сын — в Гродно, и трое дочерей живут в Москве. Имею 7 внуков. Мы пенсионеры. Фамилия моя девичья Романова. Жизнь моя была очень длинная, всего не опишешь, так как была я сиротою. Вот кратенько все.

Так это было

Гарнизова Прасковья Федоровна

г. Киров-2 Калужской области

Есть даты и события, которые не забываются в жизни. Для меня это 22 июня 1941 г. — начало войны; 5 октября 1941 г., когда нашу деревню Скоринево Барятинского района оккупировали немцы; 19 января 1942 г., когда немцы сожгли деревню. А был крещенский мороз — 42 градуса. Люди, полураздетые, голодные, стояли и с ужасом смотрели, как догорают их дома и другие строения. Мужчин немцы заперли в клуб и подожгли его, а в тех, кто смог выпрыгнуть из окна, стреляли. Нам, группе девушек, перейти линию фронта не удалось. Оставшихся в живых немцы под конвоем повели в деревню Бахмутово Барятинского района. В дороге многие отморозили руки, уши, думали, что ведут на расстрел. В деревне добрые люди взяли нас в дома, обогрели, накормили. Меня приютила жена моего бывшего учителя, которого немцы расстреляли как коммуниста. И началось хождение по мукам. Лето я жила у нее, работала в поле, на огороде.

В сентябре нас, группу девушек, привезли в немецкую комендатуру, допросили, а потом повезли в Смоленск, а из Смоленска — в Германию в товарных вагонах с закрытыми дверями. Так везли нас целый состав «остарбайтеров» в неведомые края. Из Смоленска и в пути убежать не удалось. В Германии распределили: мужчин отправили работать на фабрики и заводы, а женщин и девушек взяли хозяева.

С 14 октября 1942 г. по 24 апреля 1945 г. я работала у хозяина в Баварии, в Шлиерзее. Трудилась с раннего утра до позднего вечера. Жила в неотапливаемой комнате. В годы войны, спасаясь от бомбежек, приехали к нему три дочери с детьми. В семье стало 18 человек. Я мыла, чистила, стирала, убирала, обслуживала это семейство. Работала без выходных и отпуска почти три года. Питание было очень плохое, на день давали 100 граммов хлеба и немного картофеля. Пила чай без сахара. Я не имела права уходить из дома дальше одного километра, ездить поездом, общаться с русскими. Почти три года я слышала только немецкую речь.

Около дома был небольшой земельный участок, на котором я тоже трудилась. Ни жалости, ни сочувствия не было. Приходилось и болеть, но работать надо было и больной. Рядом находилась фабрика, где изготовляли крем для смазки сапог, там работали русские, украинцы, итальянцы, французы. У них был нормированный рабочий день и были выходные. Я им завидовала, мне у хозяина для себя оставалась только ночь. Очень трудно работать у хозяина. Я не имела права выходить из дома без унизительного знака OST, что означало «остарбайтер».

И так почти три года я прожила, как в тюрьме. А тоска по Родине была невыносимая. Последние годы до окончания войны, когда хозяева уходили из дома, я включала радиоприемник, ловила русскую волну и слушала «Время». О новостях сообщала своим соотечественникам, и как я плакала, когда по приемнику слышала русские слова: «Говорит Москва». Некоторые девушки убегали от хозяев, но я об этом и не мыслила. Куда бежать: все чужое и все чужие, терпела и ждала конца войны.

Мне было страшно, когда английские самолеты летали над Шлиерзее и бомбили, а немцы прятались в подвалы и убежища. И было до слез обидно, когда немцы говорили, что они не хотят, чтобы к ним пришли русские. Они ждали американцев и англичан, ведь исход войны был ясен. И дождались.

Ясно помню тот день, 24 апреля 1945 г., когда ранним утром из окон домов вывесили белые флаги. На улице тишина. И вдруг на площади появился отряд американцев. Строевым шагом они шли по городу, как новые хозяева.