Седой Кавказ - [48]

– Что ты хочешь сказать? – исподлобья уперся Самбиев в Шахидова.

Снисходительная ухмылка с лица Шахидова слетела, он моментально вспомнил дурной нрав учетчика.

– Ну, посмотрим, – попытался Шахидов разрядить обстановку. – А вообще-то, ты ведь знаешь, что свободных мест нет, и так сверх штата девять человек в конторе держим.

– Так полконторы даже среднего образования не имеет, а я с отличием окончил университет – и в учетчиках, – все больше и больше раздражался Арзо. – Что это такое?

– Но у людей ведь опыт работы.

– Знаю я, какой опыт!

Председатель погасил сигарету, тяжело впился в лицо Самбиева. «Нет уж, этого придурка к конторе подпускать нельзя», – твердо решил он, а вслух продолжил:

– Ты, Самбиев, обратись по этому вопросу в отдел кадров и потом в бухгалтерию или плановый отдел. Ты ведь контактируешь с ними. Если специалисты не возражают тебя взять в свои отделы, то я только буду способствовать этому. Понятно? А сейчас на ферму, дойка идет.

– На ферму я больше не пойду в качестве учетчика, – не двигался со своего места Самбиев.

– А кем пойдешь? – вновь ухмылка засквозила на лице председателя.- Может, сразу председателем колхоза? Или… – он хотел сказать евнухом, но в последний момент сдержался, просто про себя подумав об этом, совсем рассиял лицом. – Короче, Самбиев, мне некогда, или занимайся работой, или делай что хочешь, а кабинет освободи.

В приемной Арзо написал заявление о предоставлении ему отпуска без содержания «в связи с семейными обстоятельствами», бросил бумагу секретарю на стол и вышел из конторы. Вечерело, весна была в разгаре. Вокруг здания и во дворе копошились колхозники: белили деревья, подметали асфальт, пропалывали заросшие бурьяном клумбы; мыли позабытый бюст Карла Маркса, в нескольких местах вывешивали плакаты с призывами к самоотверженному труду и подвигу.

– Арзо, ты почему не на дойке? – интересовались работники конторы.

– Отдоился, – угрюмо усмехнулся Самбиев. – А что это вы так стараетесь?

– Ты что, не в курсе? Завтра открытое партийное собрание, говорят, из Грозного и из района все руководство прибудет. Вот и наводим марафет уже который день.

Вечером Арзо смотрел программу республиканских новостей по телевизору у соседей (у Самбиевых этой роскоши не было). Шли бурные перемены жизни. Осенью прошлого, 1982 года, скончался Генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И.Брежнев. На его место пришел чекист Ю.Андропов. По стране начались чистки, строгость во всем. После брежневской расхлябанности наступала пролетарская сдержанность и суровость. Как обычно, ветер новых веяний с опозданием в полгода достиг юга страны. Но, как всегда, мелкая рябь кремлевских волнений в предгорьях Кавказа набрала силу шторма, если не урагана. В новостях сообщалось о многочисленных случаях разгильдяйства, кумовства, покрывательства. Руководство республики открыто обвиняло управленческий аппарат в низкой трудовой дисциплине, ответственности и даже некомпетентности. Сообщалось об освобождении от должностей крупных хозяйственников. По некоторым фактам открывались уголовные дела и делались административные взыскания…

Ночью Арзо не спалось. Вышел он во двор, призадумался. Неуютно показалось ему под сенью яблони, в ночной тиши сада он отчетливо слышал, как многочисленные гусеницы поедали не созревшие плоды и листву. Опротивели ему казенный коттедж, крона маленькой яблони, колхоз, вся жизнь. Только в эту ночь он осознал всю тягость своей жизни и главное – только в эту ночь он понял, что как ни учись, какие красные или синие дипломы ни получай, а власть в руках сильных и богатых. И как ты ни бултыхайся в коловерти жизни, а просвета в нужде и подавленности не видно. В душевном отчаянии он вспомнил о родовом наделе, почему-то ему показалось, что под роскошной сенью величавого бука, возле стен родного дома, у реки, ему станет легче. Глубокой ночью, под удивленный взгляд многочисленных звезд и холодной, рогообразной луны, под взволнованный лай растревоженных собак побежал он с одного конца в другой конец села, на край леса, где бурьяном порос не только их огород, но и двор. Обнял Арзо широченный бук, прислонился к шершавому стволу щекой, ухом вслушался в пульс могучего ствола. И показалось ему, а может, так оно и было, что слышит он, как течет обильная жизнь по артериям древесины, как спокойно, уверенно бьется сердце великана, а крона, необъятная крона шелестит сочной листвой, шепчет ему в назидание о мужестве и стойкости, о любви и верности, о борьбе за существование и нравственной чистоте и, наконец, о человеческом разуме и постижении истины земного бытия.

Долго стоял Арзо, впитывая телом и умом мудрость великана, потом, обремененный советами, сидел на гигантском щупальце корневища, прислонившись к стволу… И представляется ему, что отец, как в детстве, подсаживает его на дерево, с широкой улыбкой толкает вверх к необозримо большой кроне. Вот он покоряет высоту, карабкается изо всех сил, и вдруг руки отца остаются внизу, все, больше поддержки нет, он в неудержимом страхе, он хочет спрыгнуть, боится высоты, он кричит, а отца нет, он исчез, и Арзо когтями, до крови разодрав пальцы, вцепляется в ствол, усилие, еще и еще, из последних сил отчаянный рывок вверх – и сильные ветви бука с любовью подхватывают его и возносят к вершине. «Ты добился этого!» – аплодируют листья. – «Ты достоин величия – ты боец!» – звенят колокольчиками молодые орехообразные колючие плоды бука. А кругом поют птицы, порхают бабочки, прохладный ветерок развевает его кудри, белки прыгают по ветвям, и его отец, мать, брат и сестры прыгают в радости под кроной, машут руками, обнимаются… Вдруг писк, шум, возня, что-то легкое падает на голову Арзо, он открывает глаза и в предрассветной мгле видит, как прямо над головой маленькая, юркая белка по веткам мечется в поисках спасения от длиннотелой куницы. Прыжок один, другой, когтями цепляет хищник жертву, но белка в последний момент извивается и бросается вниз по стволу. Через голову Арзо, падая на ноги человека, белка слетает, выворачивается и скрывается в зарослях ворсянки и крапивы. Тот же путь проделывает куница, только она не задевает человека. Еще колышется разбуженная трава, погоня исчезла, поглощенная сумраком зари.