Седой Кавказ - [42]

Однажды так случилось, что вслед за Кемсой к больнице на машине подъехали Россошанские. На веревке подняли тощую сетку Самбиевой, в ней лежали сметана, вареные яйца (как раз то, что есть было запрещено), домашний творог и чурек. Потом веревка натянулась от тяжести передач Россошанских, на стол еле уместились баночка с нежирным бульоном из молодого петушка, отдельно мясо птицы, малина со смородиной, свежий мед и персики с абрикосами, бутылочка натурального гранатового сока и доселе не виданные Самбиевым бананы.

Потом трое родителей общались с сыновьями. Арзо видел свою мать на фоне Россошанских, и горечь сдавливала дыхание. И тем не менее он пытался выдавить из себя фальшивую улыбку.

Попрощавшись, Россошанские предложили подвезти Кемсу до автобусной остановки (инфекционная больница находилась в стороне от оживленных маршрутов). Бедная Кемса не знала, как отказаться от такой благодати. Буквально насильно Россошанские затолкнули Самбиеву в «Жигули». С заднего сидения Кемса обернулась, жалобно улыбнулась, как бы извиняясь перед сыном, махнула стыдливо рукой. Увлажнились глаза сына. Еще долго он глядел в окно, боясь обнаружить слабость… Нет, он не завидовал Россошанским, он рад был их положению, рад был, что судьба свела его с Дмитрием. Просто жалко было одинокую мать, только что похоронившую дочь. Жалко было за ее беспросветную, тягостную судьбу.

– Арзо, – положил руку на плечо Дмитрий. – У меня нет братьев и сестер. Ты станешь мне братом?

– Да, – обернулся Самбиев. – И младшим братом и другом.

На две недели раньше Арзо выписался Дмитрий. На следующий день он явился отягощенный едой и импортными дефицитными лекарствами, которыми лечился сам…

* * *

В сентябре 1982 года Самбиев Арзо официально начал трудовую деятельность в качестве учетчика молочно-товарной фермы № 3 колхоза «Путь коммунизма». Вакантных должностей в конторе не было, и председатель колхоза, некто Дакалов, очередной временщик из далекого района, проявил гуманность к молодому специалисту, имеющему красный диплом, и в качестве моральной компенсации попросил начальника отдела кадров в трудовой книжке Самбиева сделать запись не учетчик, а – инженер-статист. Однако как бы ни называлась должность, в утвержденном министерством штатном расписании напротив его фамилии стоял оклад – восемьдесят рублей без удержаний. Сумма чуть превышала его студенческую стипендию. Этих денег ему не хватало даже на карманные расходы. Таким образом, получив красный диплом с отличием о высшем образовании, Арзо не мог содержать достойно себя, не говоря о помощи семье.

Через пару месяцев работы коллеги Самбиева, такие же учетчики из смежных подразделений, поделились с ним опытом зарабатывания денег. Процедура была простая, отработанная, всем, кроме новичка Самбиева, известная. Во-первых, в табеле значились две-три доярки – «мертвые души», зарплату которых присваивал бригадир. Во-вторых, завышались нормы времени и составлялись акты падежа, пропажи и так далее. Словом, Самбиеву предлагалось ввести в табель рабочего времени пару своих «мертвых душ» и чуть-чуть повысить сумму списываемых актов и объем надоя. Таким образом, он мог свободно иметь ежемесячно около трехсот рублей. Сотня должна возвращаться главному бухгалтеру и экономисту колхоза, как их законная доля. Короче говоря, все карты были раскрыты. Двести рублей в месяц, плюс различная натуроплата в виде сена, муки, зерна, плюс возможная премия за год в урожайный сезон – и жить можно спокойно. Однако Самбиев, не долго думая, отверг все эти служебные махинации, чем вверг в шок руководство колхоза. Все поняли, что Арзо «не свой», и его отторгли, а с бригадиром начался конфликт. «Такой честный учетчик никому не нужен, – открыто кричал старый бригадир, – нам надо кормить семью, а этот молокосос будет в идею играть».

Бригадир прямо, без ложной скромности, попросил Арзо уволиться или перейти на другой объект. Однако Самбиев оказался не «молокососом», он так круто одернул начальника при всем коллективе, что у того аж челюсть отвисла.

– Был бы я помоложе, ты бы со мной так не говорил, – оправдывался старик перед хохочущими доярками и скотниками. – А вы что орете? Вон по местам! – сорвался он на подчиненных.

Вызывающее поведение Самбиева руководство колхоза обсудило за очередным вечерним застольем. Обуздание «строптивого сопляка» возложили на ответственного по животноводству – главного зоотехника.

На следующее утро главный зоотехник обвинил Самбиева в невежестве и разгильдяйстве. Взбешенный несправедливостью учетчик не сдержался и обматерил руководителя. Крупный телом, зрелый по возрасту зоотехник бросился на тонкого с виду Арзо. Началась драка. Самбиева зоотехник быстро подмял и, держа за курчавые волосы, наносил безжалостные удары коленкой в лицо. Доярки и скотники их разняли, зоотехник умчался на «Ниве», а окровавленный Арзо еще долго валялся в ногах с сочувствием обступивших его работников фермы.

Молва о драке моментально облетела колхоз. Мнение людей разделилось. Простые колхозники были в основном местные – они заняли позицию Самбиева. Руководство стеной встало за приезжего зоотехника. Дело принимало нежелательный скандальный оборот, и по указке председателя быстро организовали негласную комиссию по примирению, в которую вошли секретарь парткома, председатель профкома колхоза, местный мулла и шофер «КаМАЗа» колхоза, кумир председателя, туповатый громила Маруев. Уже к вечеру зоотехник и учетчик, последний под давлением своей матери, обменялись молча примиряющим рукопожатием. Но кто бы видел их ненавидящие лица!