Седьмой выстрел - [59]

Холмс улыбнулся:

— Вы же знаете, я ненавижу сентиментальность, Уотсон. И всё же соглашусь с вашим первым высказыванием. Но не с тем, что Истину всегда надо делать достоянием общественности. Когда речь идёт о делах государства, её порой куда лучше хранить в секрете. Дэвид Грэм Филлипс это отлично понимал. Возможно, ему это не нравилось, но он понимал. Кажется, это Эмили Дикинсон, знаменитая американская поэтесса, написала: «Скажи всю Правду, но лишь вскользь…» [50]. Даже Филлипс не распространялся о том, сколько получил от Херста за нападки на лицемерный Сенат.

Но главное, Уотсон, представьте себе, каковы могли бы быть международные последствия, а именно разлад между великими нациями, Америкой и Англией, если бы британский сыщик-консультант и его помощник поведали американскому народу, что знаменитого журналиста убили по решению нескольких — и при подстрекательстве по меньшей мере одного — членов самого безукоризненного правительственного учреждения этой страны? Разве не пострадала бы сама Англия, подобно вестнику времён Цезаря, которого убивали, если он приносил дурную весть? В конце концов, вспомните, как поносили за атаку на Сенат самого Филлипса. Нет, полагаю, я ясно дал понять в своём лаконичном послании миссис Фреверт: нам тоже придётся поставить точку в этом деле.

— «Придётся»? «Международные последствия»? — бросил я в ответ. — Вы говорите скорее как Майкрофт Холмс, чем как его брат Шерлок!

— И снова браво. Уотсон! — сказал Холмс. — Я действительно разговаривал с Майкрофтом по возвращении в Англию.

— Я так и думал, — неодобрительно проворчал я.

Поднявшись с места, Холмс взял трость и направился к французскому окну, из которого, несмотря на опускавшиеся сумерки, всё ещё был виден океан.

Я неохотно последовал за ним по гравиевой дорожке в направлении меловых утёсов, выходивших к морю. Под нашими ногами скрипели маленькие камешки.

— Вы совершенно правы, Уотсон, — сказал Холмс. — Майкрофт действительно помог мне понять, что будет умнее держать язык за зубами.

— Без сомнения, — буркнул я.

— По сути, Майкрофт с самого начала, с той мартовской беседы в клубе «Диоген», пытался отговорить нас от этого расследования.

Я встретил его слова молчанием. Лишь вечный шум прибоя, скрип гравия под нашими ботинками и крики чаек нарушали тишину этого тихого дня, быстро превращавшегося в вечер.

— Сдаётся мне, Уотсон, многое из того, что мы узнали в Америке, уже было известно у нас, в высших правительственных сферах.

— Тогда почему Майкрофт не информировал нас об этом?

— Очевидно, правительство боялось, что попытка помешать миссис Фреверт может подорвать его репутацию. Кроме того, никогда не знаешь, что выявит новое следствие. Правительство его величества было осведомлено об этом деле лишь в общих чертах, не зная имён злоумышленников, которые мы установили, за что Даунинг-стрит [51] нам чрезвычайно признательна.

— Как мило с их стороны. — недовольно проворчал я. Меня бесила сама мысль о том, что мы выполняли чей-то заказ. — Но почему Майкрофт хочет, чтобы мы молчали…

— Да нет, — перебил меня Холмс, — не Майкрофт, как вы бесхитростно выразились. Майкрофт получил инструкции от более высокопоставленной персоны. В сущности, от самой высокопоставленной.

Я никогда не переставал удивляться тому, что наша с Холмсом деятельность удостоилась внимания короны. Но в данном случае речь шла о некой другой инстанции, и кто я был такой, чтобы возражать?

Вместо ответа я посмотрел вниз, на белое скалистое побережье, раскинувшееся перед нами в обе стороны насколько хватало глаз. Мой взгляд следил за отступающим морем, которое закат окрасил пламенными сполохами.

— Мы учимся у природы, дружище, — говорил мой товарищ, пока я задумчиво наблюдал за горизонтом. — Вода, захлестнувшая «Титаник» и всех, кто на нём погиб, похожа на покров, который мы, человеческие существа, набрасываем на Истину, и покров этот нельзя срывать. Как писал Филлипс о последствиях той ужасной морской катастрофы: «А море опять стало спокойным и весело заискрилось…»

Не думаю, что в темноте Холмс заметил, как я пожал плечами.

— Почему бы не оставить последнее слово за миссис Фреверт? — предложил Холмс. — Это ведь она велела выбить на надгробии брата: «Отче, прости им, ибо не ведают, что творят».

Не надо было быть Шерлоком Холмсом, чтобы почувствовать, что покорился я неохотно.

— Понимаю, — пробормотал я.

Мы стояли на меловых утёсах, а спустившаяся тьма накрыла нас и море. И только несколько одиноких чаек кружили над нами, пронзительно крича в ночи.

После того последнего разговора я много месяцев не получал никаких вестей от своего друга Шерлока Холмса. Наконец под Рождество от него по почте пришло не письмо, а целая кипа вырезок из американских газет. Разумеется, большая часть этих новостей уже была опубликована в британской печати. К примеру, мне не пришлось ждать послания от Шерлока Холмса, чтобы узнать, что Вудро Вильсон, бывший глава Принстонского университета (альма-матер Дэвида Грэма Филлипса), месяц назад победил на президентских выборах Теодора Рузвельта и Уильяма Говарда Тафта. Но некоторые сведения из вырезок не попали в нашу прессу, и, когда я просмотрел эти заметки одну за другой, передо мной словно предстала логическая развязка истории, которая началась весной, с появлением в моём кабинете миссис Фреверт.