Седьмой сын - [36]

«Пойду его искать», — и досадуя то на себя, то на сына, то на несговорчивого бригадира, который затянул собрание, Анна накинула на плечи платок и вышла во двор.

«К вожатому пойду, спрошу… он тоже обязан… Ну, а если мать занята, должна же школа… Вожатый должен внушать»…

Она открыла калитку на улицу и столкнулась с сыном. Увидев его, она облегченно вздохнула, но затем строго произнесла:

— Что это за поздняя экскурсия? Кино в клубе давно кончилось… Где это видано, час ночи — тебя нет… Погоди вот… — горячась говорила она.

— Я не был в кино, — виновато ответил мальчик, проходя впереди матери.

— Тогда где ты был? — возмутилась она.

— В школе…

— Ты не ври… Ты не был в школе, не разрешено вам после восьми часов оставаться в школе, притом уже каникулы… — продолжала возмущаться она, входя в комнату.

Анна бросила платок на сундук и устало опустилась на стул.

— Ну?.. — спросила она сына побледневшими губами. — Пионер называется… Ученик шестого класса… Вместо помощи — ты заставляешь меня нервничать… Ты ведь хорошо знаешь, какое у меня сейчас время… Целый день, ночи напролет придется быть в поле… А тут думай о тебе… — В голосе матери звучала досада и обида.

— Честное пионерское, мама… — перебил он ее. — Я был в школе…

— Не говори глупости… Я позвоню сейчас твоему директору, не постесняюсь его в такую пору разбудить… — Мать положила руку на трубку.

— Не звони, мама… Директор не знает… — со слезами в голосе взмолился мальчик.

— Вот как… Директор не знает… Что же ты такое делал для школы, что директор не знает… Чтоб мои колхозники работали до часу ночи, а я б не знала… Не клевещи на директора…

— Мама… — пытался он возразить, но она поднялась и тоном, не допускающим возражения, сказала: — Молчи, пожалуйста, я не хочу тебя слушать… Ты говоришь неправду… Я сама узнаю завтра, а сейчас ложись… Ты ужинал?..

— Да, — прошептал он обидчиво, подошел к кровати, стянул с плеч клетчатую ковбойку, вытащил из кармана брюк свернутую в трубку тетрадь и сунул под подушку. Лег, натянул на голову одеяло. Взгляд матери упал на кастрюлю. Она подняла крышку: ужин мальчика был цел.

— Говорю же я, что ты обманываешь меня, — с возрастающим возмущением вскричала она. — Ты же не ужинал… Почему?..

Мать подошла к кровати и сдернула с его плеч одеяло. Мальчик бесшумно, но горько плакал, слезы обиды душили его, и он не мог говорить.

— Еще этого не хватало… Я как мать имею право спросить у тебя, где ты был… Я обязана знать, где ты бываешь… Ты что ждешь, когда я попрошу у тебя прощения?

Мальчик продолжал плакать, не умея ничего ответить. Мать выхватила из-под подушки свернутую тетрадку и нервно перелистала ее.

На первой странице тетради (тетрадь была новая) шатким детским почерком, рукой ее сына, аккуратно было выведено:

«18 июнь. Общий сбор пионерского отряда № 4, школы № 2.

Слушали: О зверствах… доклад вожатого….

Постановили»…

Что постановил отряд — неизвестно. Только двумя строками ниже почерком более уверенным было написано:

«Солдат войск ООН! Находясь в Корее, в этих диких горах и лесах, ты защищаешь великую честь всех наций, преграждаешь путь коммунизму из Азии за океан… Война идет жестокая, и ты должен во имя спасения своей жизни убивать как можно больше азиатов. Рука твоя не должна дрожать, если перед тобой даже мальчик, девочка или старик. Убивай! Этим ты спасешь себя от гибели и выполнишь долг солдата ООН».

Анна, как вкопанная, стояла у кровати сына, позабыв обо всем… Слово «убивай», казалось ей, сейчас оживет и завоет тревожной сиреной, и наступит снова в ее жизни то страшное одиночество, что в 25 лет сделало ее седой.

«Убивай, — прочла она снова. — Рука твоя не должна дрожать, если перед тобой даже мальчик…»

Она инстинктивно опустилась на колени перед кроватью сына и обняла его за плечи, будто защищая от чего-то страшного…

Мать знала, что сын ее — председатель совета отряда, бывает на пионерских сборах. Она не мешала ему, только говорила: «Покушай, потом пойдешь».

— Мальчик мой, — прошептала Анна, прижимаясь щекой к щеке сына, — мой мальчик… Я всегда так занята… Прости, — неожиданно сорвалось с ее губ.

— Я не соврал тебе, мама, — прошептал мальчик и прижался к матери. — Вожатый говорил… Про Корею говорил… Говорил, что…

Мальчик посмотрел матери в лицо и запнулся. Мать плакала. Указательным пальцем сын раздавил на ее щеке крупную прозрачную слезу…

— Завтра утром, — улыбаясь и плача, говорила она, — пойдешь со мной в первую бригаду и расскажешь о вашем собрании, расскажешь, что говорил вам вожатый… Тогда… помощник ты мой, — произнесла она ласково, — мои бригадиры не будут спорить о том, кому работать на холмах, а кому — на комбайне.

— Хорошо, — радостно согласился мальчик, — расскажу…

— А потом, — перебила его мать, — ты перепишешь начисто свой протокол от 18 июня и под словом «Постановили» напишешь, что твой отряд будет помогать первой бригаде на холмах… На наших холмах, в этих горах и лесах, помни, мальчик мой, никогда не должна больше ступать нога смерти…

— Спи… Закрой глаза, — шептала она. — Спи, ночь ушла уже далеко…

Мальчик засыпал. Она осторожно высвободилась от его рук и погасила свет. Рассветало. Бледнели звезды на небе. Предрассветный ветер приносил с холмов запах созревшего колоса и бодрящие звуки жизни.