Седьмой сын - [23]

В конце концов это было не так уж важно. Все равно после всего происшедшего Алвин никак не смог бы спать. Почему этот Краснокожий пришел к нему? Что все это значит, свет, исходивший от Лолла-Воссики и затем перешедший в самого Алвина? Он был так переполнен восторгом и изумлением, что в постели ему было не улежать. Поэтому он вскочил, залез в свою ночную рубашку и вылетел за дверь.

И теперь, в прихожей он вдруг услышал разговор Мамы и Папы внизу. Они еще не ложились. Сперва он хотел сбежать вниз и рассказать им все, что произошло. Но затем он услышал какими голосами они говорили. Гнев, страх, печаль. Не самое лучшее время рассказывать о своих снах. Хотя Алвин знал, что это не сон, но они-то сочтут это сном. И теперь, хорошенько обдумав, он решил, что лучше ничего им не рассказывать. Что, рассказать, как он послал тараканов в комнату сестер? Колючки, щипки и угрозы? Несмотря на то, что все это казалось происшедшим месяцы и годы назад, обо всем придется сказать. Да, это, конечно, не имело значения по сравнению с клятвой, которую он дал и тем будущим, которое, как казалось Алвину, открывалось перед ним – но это имело значение для Мамы с Папой.

Поэтому он прокрался по прихожей и вниз по лестнице достаточно близко, чтобы все слышать, но достаточно далеко, чтобы не быть замеченным. Через несколько минут он забыл о маскировке. Он подкрался так близко, что мог видеть большую комнату. Папа сидел на полу среди дров. Алвина удивило, что Папа все еще был там после того, как поднимался бить тараканов. Он сидел ссутулившись, закрыв лицо руками. Мама стояла на коленях напротив него так, что самые большие поленья были между ними. «Он жив, Алвин», сказала Мама. «Все остальное не имеет значения.» Папа поднял голову и посмотрел на нее. «Это проделала вода, просочившаяся в дерево задолго до того, как мы срубили его. Она замерзла там и потом растаяла. А мы срубили его так, что расщелина была не видна на срезе. Но оно было расщеплено в трех местах и для перелома ему был нужен только вес крестовины. Это сделала вода».

«Вода», с насмешкой в голосе сказала Мама.

«Четырнадцать раз вода пыталась убить его.»

«С детьми вечно что-нибудь случается.»

«Первый раз ты поскользнулась с ним на руках на мокром полу. Потом Дэвид опрокинул кипящий котел. Потом три раза он терялся и мы находили его на берегу реки. Прошлой зимой, когда на Типпи-Каноэ-ривер надломился лед…» «Ты думаешь, он первый ребенок, упавший в воду?» «Отравленная вода, из-за которой его рвало кровью. Вымазанный в глине буйвол, накинувшийся на него на этом лугу…» «Вымазанный в глине. Всем известно, что буйволы любят поваляться в грязи, как свиньи. Вода здесь ни при чем.»

Папа ударил рукой по полу с такой силой, таким грохотом, будто кто-то выстрелил из ружья. Мама вздрогнула и, конечно, посмотрела вверх по лестнице туда, где спали дети. Алвин метнулся наверх и застыл вне пределов видимости, ожидая, что она отошлет его в кровать. Но должно быть, она его не видела, потому что никто не побежал к нему с криками. Когда он прошмыгнул назад, разговор продолжался, хотя и тише. Папа шептал, но в глазах его был огонь. «Если ты считаешь, что вода не имеет к этому никакого отношения, то тогда в твоей голове совсем не осталось мозгов».

Теперь Мама выглядела, как ледяная статуя. Алвин знал этот взгляд – самый страшный из всех маминых взглядов. Не будет ни пощечин, ни крика. Только холодность и молчание. Каждый из детей, познакомившийся с этим голосом, был готов к смерти в адских муках, которая уж наверняка не будет страшнее.

Имея дело с Папой, молчать она не стала, но голос ее был невероятно ледяным.

«Сам Спаситель пил воду из самаритянского колодца».

«Что-то я не припоминаю, чтобы Иисус докатился до такого», сказал Папа. Алвин-младший вспомнил, как он забрался в колодезное ведро и падал в темноту до тех пор, пока веревка не зацепилась за лебедку и ведро не остановилось прямо над водой, в которой он бы наверняка утонул. Рассказывали, что ему не было и двух лет, когда это произошло, но ему до сих пор иногда снились камни, которыми был выложен колодец изнутри. Пока он летел вниз, они становились все темнее и темнее. В его снах колодец был в десять миль глубиной и он все летел и летел, пока не просыпался. «Тогда подумай вот о чем, Алвин Миллер, если уж считаешь себя таким знатоком Писания». Папа стал возражать, что уж кем-кем, а знатоком Писания он себя никогда не считал. «Сам Сатана сказал Господу в пустыне, что ангелы пронесут Его по воздуху, дабы не преткнулась нога Господня о камни». «Я не понимаю, причем тут вода…»

«Зато я знаю, что если бы выходя за тебя замуж, приняла тебя за умного человека, то сильно просчиталась бы».

Папино лицо покраснело. «Незачем называть меня простаком, Фэйт. То, что мне нужно знать, я знаю прекрасно…»

«У него есть свой Ангел-Хранитель, Алвин Миллер. Тот, кто охраняет его».

«Совсем ты сдурела со своими ангелами…»

«Тогда объясни мне, почему с ним произошло четырнадцать несчастных случаев и после не осталось и царапины? Много ли мальчиков дожили до шести лет без ушибов?»

Папино лицо стало странным, оно искривилось так, будто ему трудно было об этом говорить. «Я не говорю тебе, что что-то хочет убить его. Я это знаю».