Седьмой Легион - [3]

— От них урону больше будет, — прошипел генерал и выругался. — Ты посмотри, посмотри, что делают! — вскричал он.

Один из новобранцев поставил винтовку на авто стрельбу и, уставив ствол в землю, вцепился в приклад, бешено дергающийся от отдачи. Выстрелы грохотали, пока не кончился магазин. Штурмовики обидно загоготали, а новобранец, виновато улыбаясь, тыкал винтовкой во все стороны, не зная, как от нее избавиться. К нему подлетел какой-то сержант и, сбив его с ног, потащил на гауптвахту. Генерал отвернулся.

— Они там, в горах, больше привыкли к дробовикам, — высказался начальник штаба. — Но драться они умеют. Конечно, если речь идет о их родной земле.

— А это им не родная земля? — раздраженно спросил генерал.

— Поди растолкуй им это. Этих-то с трудом удалось набрать. Дошли мы видать до ручки, раз в штурмовую бригаду отбросы посылают, — вздохнул начштаба и склонился над картой.

Через два дня бригада, оставив для охраны комплекса два батальона и раненых, двинулась на юг для уничтожения небольшой группировки противника в составе трехсот тяжелых и двух тысяч легких пехотинцев, десантировавшихся в тыл Седьмой и Восьмой дивизий. Обе эти дивизии вели активное наступление на наспех укрепленные позиции Избранных и ежедневно теряли до 10 % личного состава. Десант в тылу мог обескровить наступление и отрезать ударную группировку от остальной армии. Штурмовые батальоны, утомленные маршем, с ходу бросились в бой. На этот раз у бригады были два десятка X-5, старых, наспех залатанных, с дребезжащим корпусом. Изъеденные коррозией стволы вызывающе смотрели вперед, и штурмовики чувствовали себя спокойней, прячась за танками. Кто-то взобрался на танк и, выпрямившись во весь рост, орал оттуда что-то воодушевляющее, но тут люк открылся, и танкист, матерясь, спихнул оратора на землю. Впереди вспыхнули огненные пятна выстрелов, потянулся постепенно удлиняющийся дымный шлейф от ракет. Один из танков остановился, дернулся и завертелся на месте. Внутри что-то грохнуло, и едкий дым клубами пополз наружу. От него испуганно бросились в разные стороны пехотинцы. Только один танкист выбрался наружу и, судорожно глотая воздух, упал возле правого трака. К нему кинулись на помощь и оттащили в сторону. Он, пошатываясь, встал и, вытащив легкий автомат, висящий у него на бедре, присоединился к штурмовикам. Горящий танк подпрыгнул на месте, башня подскочила на несколько метров вверх и с треском обрушилась на обломки: это взорвались боеприпасы. Десант Избранных занял позицию за изгородью гидропонной плантации. У них за спиной расстилались неглубокие бассейны, когда-то набитые хлореллой, а теперь высохшие и пустые. Само здание фермы было сожжено еще во время прошлогоднего наступления Избранных. Штурмовики под усиливавшимся огнем залегли и стали ждать команду.

При помощи полевого компьютера начштаба и Аред быстро составили план действия. Пять батальонов навязывали противнику фронтальный бой, сковывая его основные силы. Восемь танков и два батальона заходили в тыл Избранным, еще один батальон мог довольно близко по оврагам подойти к ферме и броситься в атаку в тот момент, когда группа, зашедшая в тыл, начнет наступление. Остальные силы равномерно распределились на местах возможного прорыва.

Взвод Лидана входил в состав батальона, залегшего напротив изгороди и «навязывающего фронтальный бой». Был дан приказ окопаться. То тут то там взмывали в воздух комья земли и слышался хлопок взрыва: солдаты втыкали в почву направленный заряд, отползали в сторону и дергали шнур. После взрыва в земле образовывалась приличного размера ямка. Они тут же падали в нее и, сгребая землю, насыпали бруствер. Отложив винтовку в сторону, Кейл сидел в окопе и курил, смотря, как сизоватый дымок уплывает в небо и тает там. Стрельба вносила диссонанс в эту идиллию, и он, поморщившись, высунул голову и посмотрел в сторону фермы. Воздух переливался, и изгородь дрожала в мареве. За изгородью стреляли, но будто нехотя. Изредка в высохшей глине перед окопами пули поднимали фонтанчики пыли, но очень редко: запасы патронов у десанта были ограничены. Лидан, подняв измазанное глиной лицо, крикнул Кейлу:

— Брось сигарету! На позициях курить запрещено!

— А ты иди и забери, — ухмыльнулся Кейл.

Шано в своем окопчике это так рассмешило, что он захрюкал, уткнувшись лицом в шлем, которым он черпал землю. Сержант посмотрел на расстояние, отделявшее его от Кейла, потом прислушался к стрельбе и, погрозив Кейлу кулаком, скрылся в окопе. Кейл снова усмехнулся и, привалившись спиной к мокрой и холодной глине, приятной в такую жару, задремал. Его радовали бои на открытом воздухе, если бои вообще могут радовать. Он чувствовал себя крысой в западне, когда спускался в подземные шахты или оказывался на военных заводах, огромных и шумных, где терялся отдельный человек и значение имели только тысячи тонн и миллионы киловатт. Когда-то его семья ковырялась в земле на маленькой ферме, совсем не такой как эта. Несколько сотен литров хлореллы и небольшой огород у реки были всем их достоянием. Бешеные махорцисты, редкие отряды Седьмого Легиона и просто бандиты налетали на деревни Свободных фермеров, как лавина. Заслышав треск мотоциклов, или стук копыт лошадей, или вой двигателей джипов, худые бородатые фермеры снимали со стены в спальне старые дробовики, подвешивали к поясу бутылки с зажигательной смесью и забирались на невысокую глинобитную изгородь, окружавшую деревню. Пыльные улочки поселка вмиг становились пустыми, и только где-то отчаянно визжал застрявший в изгороди поросенок. Женщины и дети с длинными мачете и пиками тоже бежали к стене: если деревню брали приступом, пощады можно было не ожидать. И все приехавшие требовали одно-пищи. Взамен не давали ничего, кроме обещания защитить от других грабителей. Они врали, и фермеры знали, что они врут и что через два дня приедут другие и скажут то же самое. Если удавалось договориться-со стены бросали вниз тюки со свежей хлореллой, овощами, осторожно спускали глиняные бутыли с самогоном и желали доброго пути. Если договориться не удавалось — несколько часов гремели выстрелы, и атакующие, поняв, что эта деревня-добыча не из легких, уезжали, выкрикивая угрозы и обещания вернуться. Потом в нескольких домах всю ночь горели свечи и слышались крики и плач, а хозяин дома, с разорванным пулей горлом, лежал на столе бездвижный и равнодушный ко всему на свете.