Седьмой крест. Рассказы - [205]
«Крисанта»
В Эрфурте Эрвин активно работал в Союзе молодежи. Детер направил его к своему близкому другу Хеммерлингу, и тот начал давать юноше книги и заботливо, даже увлеченно наставлял его. Клаус и Эрвин, близкие по возрасту и по складу характера, хотя они и жили далеко друг от друга, вступили в ту пору тревог и дерзких мечтаний о счастье, когда не боятся ни бога, ни черта, ни биржи труда, ни полиции.
Однако они ни разу не оставались без работы, как это случалось со многими их товарищами. Клаус, хотя и без особого восторга, устроился по рекомендации Тетцнера в небольшой типографии Эльзхольца. А мастеру Эрвина, Бартоку, удалось добиться, чтобы после сдачи экзамена на звание подмастерья Эрвин остался в их типографии. Этому счастливому стечению обстоятельств снова способствовала тетка Эрвина, расположенная к нему и очень красноречивая. Его отец, трубоукладчик, тем временем потерял работу. Отец Клауса снова пережил большое разочарование. Хозяин слесарно-инструментальной мастерской, где Раутенберг считал себя незаменимым, вызвал его к себе в контору и сказал, что искусная работа его мастерской предназначалась для замков и вилл, для людей с хорошим вкусом; а в теперешние времена, когда каждый удовлетворяется лишь самым необходимым, на такую работу нет больше спроса. Свое предприятие он объединяет поэтому с крупной слесарной мастерской их города. Раутенберг может считать, что ему повезло — его приняли в эту мастерскую. Однако Раутенберг чувствовал себя теперь обыкновенным слесарем, к тому же и жалованье его стало меньше.
Клаусу приходилось часто слышать:
— Видишь, как хорошо, что я тебя вовремя устроил в типографию.
Домашняя обстановка угнетала Клауса. Даже его мать, которая была раньше веселой и открытой, теперь поддакивала брюзжанию отца. Нора, любимая сестра Клауса, переехала со своим мужем в Кассель. Вот с ними бы Клаус охотно поговорил. Они бы не стали его отговаривать, когда он решил вступить в Коммунистический союз молодежи. В «Туристической секции имени Фихте» он был, как ему казалось, лишь учеником в партийной работе, теперь же он стал участвовать в ней по-настоящему.
Жизнь Эрвина в Эрфурте, и внешняя, и внутренняя, складывалась почти также, и это, хотя они и находились в разных городах, сделало их дружбу нерушимой. Глубокая симпатия связывала Эрвина с Хеммерлингом, другом Детера. Когда к власти пришел Гитлер, Хеммерлинг велел Эрвину ночью отпечатать в своей типографии листовки «Гитлер — это война!» и принести к нему всю пачку, а он поручит распространять их не только в Эрфурте, но и в других городах. Хеммерлинг к тому времени уже отвечал за весь район. Он радовался мужеству и ловкости Эрвина; очень кстати оказалось и то, что мастер Эрвина Барток был близок к партии и, если даже кое о чем догадывался, смотрел сквозь пальцы на то, что Эрвин работал в типографии по ночам.
Поскольку было желательно, чтобы это предостережение везде пришло к людям одновременно, Клаус получил задание вручную отпечатать ту же листовку в Готе; мастер его небольшой типографии не разделял их идей. И Клаус отпечатал несколько сотен экземпляров листовки в квартире старого Детера.
В семье Эрвина возникло неожиданное осложнение. Ханни, которую Клаус втайне считал чуть ли не своей невестой, стала все реже и реже появляться с сообщениями о приезде брата. Однажды Эрвин встретился с Клаусом в кафе «Форстхауз Хюгель» под Готой. На этот раз встречу устроила не Ханни, а приятельница Эрвина — рослая, сильная Лора. Когда они сидели все вместе и пили кофе с пирожными, Лора заговорила вдруг серьезным тоном. Она должна предупредить Клауса относительно Ханни. Ханни полностью подпала под влияние некоего Рольфа, знакомого ей еще со времен палаточного лагеря «Фихте». Рольф уже давно отошел от них, стал ревностным членом гитлерюгенда. Теперь Клаус понял, почему Ханни, встречая его, смотрела холодно и насмешливо.
Тот самый Рольф вскоре уже горланил: «Германия, пробудись!» После поджога рейхстага он и вовсе не снимал коричневой рубашки. А Клаус по поручению Детера, который в свою очередь получил указание от Хеммерлинга, до изнеможения работал по ночам, чтобы простыми словами объяснить людям значение и ход процесса о поджоге рейхстага. Тот, кто услышит Димитрова, думали они, поймет, что происходит… Клаус не только печатал листовки. Вместе с тремя-четырьмя молодыми товарищами он распространял их по городу и в предместьях. Штурмовики устроили облаву в одном жилом квартале — Детер был арестован. Арестовали еще многих, в том числе и тех, кто случайно оказался на улице в этот момент. Среди них был Клаус. Его, правда, не поймали с поличным, как Детера, — свою часть листовок он уже успел раздать. Однако ни для кого не было секретом, что он связан с Детером. Его упрятали в тюрьму на полтора года, так сказать, в виде предупреждения. На папашу Раутенберга накричали — ему-де следовало лучше воспитывать своего сына.
Такой упрек — все равно, исходил ли он от Веймарского или от гитлеровского режима — не мог не задеть Раутенберга за живое.
Хуже всех укоров, отравлявших жизнь Клауса после возвращения из тюрьмы, была невозможность найти подходящую работу. На старое место его больше не брали, а на родственных предприятиях в других городах ему отказывали, как только узнавали по его бумагам, что он отбыл наказание в тюрьме. Он довольствовался какой угодно подсобной работой и промучился больше года, то помогая в деревнях во время уборки урожая, то работая упаковщиком. Для него было большим горем, что Детера осудили на длительное тюремное заключение. Старые товарищи избегали его, а он избегал их, чтобы никому не повредить, так как знал, что за ним следят.
