Седьмой канал - [26]

Дядя Гарик еще одну смешную гримасу в зеркало состроил и отвечает папе:

— Отдохнуть успеем. А в больницу можем сейчас съездить, времени у нас — вагон. Я, например, уже готов.

Они ушли, а у Глеба совсем настроение испортилось. Всего четыре часа дяде Гарику осталось, и то папа его в больницу повез. Но пацану, который уксус выпил, дядя Гарик, конечно же, нужней! Тут уж ничего не поделаешь.

Дима увидел, что Глеб приуныл, и говорит:

— Хочешь, в хоккей поиграем?

Глеб, конечно, хотел — не так уж часто Дима с ним играть соглашается. Это он после истории с автобусом Глебу угождает.

Сняли со шкафа коробку, сели посреди комнаты, начали играть. У Глеба игроки красные, у Димы зеленые. Это очень важно, у кого какие; игра куплена давно, и некоторые хоккеисты совсем уже разболтались. У зеленых один вообще клюшкой по шайбе не попадает, зря только место занимает.

Матч получился интересным. И проходил в равной борьбе, как по телевизору любят говорить комментаторы. Но Глеб чаще вперед выходил. И сейчас счет уже 8:6 в его пользу. Дима старается вовсю, по полу ерзает. Угождать-то угождает, но все равно проигрывать не хочет. Не любит он проигрывать.

Но тут из кухни приходит мама и спрашивает:

— А когда вы, братцы-зайчики, собираетесь уроки делать? Опять на ночь глядя?

Вот так всегда. Только разойдешься — сразу уроки. Еле упросили до круглого счета доиграть, до десяти. Если по-честному, Глеб этот матч выиграл. Со счетом 10:9. Но Дима сказал, что для того, чтобы засчитывалась победа, преимущество должно быть в два гола. Это ж не по правилам — так ведь только в волейболе или в теннисе бывает. А хоккейный матч может вообще нулевой ничьей закончиться, кто же этого не знает? Ладно, пусть будет так, как говорит Дима, — Глеб ему и одиннадцатый гол забьет. Только не вышло, как хотелось. Шайба, как заколдованная, — не идет в ворота, и всё. Короче говоря, проиграл Глеб — 11:13. Дима, наверное, почувствовал, что незаконно выиграл, и говорит:

— Даю тебе, слабаку, возможность отыграться. Играем до пятнадцати. — Таким голосом говорит, будто одолжение делает, еще и слабаком называет.

Но тут опять мама вмешалась. Сказала, что они по-хорошему не понимают.

Глеб свои уроки сделал раньше, чем Дима, и попросился погулять. Но мама сказала, что будет лучше, если он почитает. Глеб дальше просить не стал, потому что некрасиво получалось — он ведь, хоть мама и не напомнила, наказан. Почитал немного, чтобы маме приятное сделать, а потом интересную игру придумал, получше хоккея, — с осьминогом дяди Гарика.

И вот уже идут они с Логом по голубой планете, над которой не бывает ночи, потому что сменяют друг друга четыре солнца. Вокруг дома стоят, каких не бывает на Земле, — высоченные, разноцветные. Автомобили-ракеты мимо проносятся — длинные, блестящие, бесшумные. Лабиольские дети на ножках-стебельках прыгают. Только Глеб начал с ними в контакт вступать — входит в комнату мама, начинает звонить по телефону. Глеб догадался, что в больницу. Попросила она папу к телефону, послушала, что ей отвечают, и говорит растерянным голосом:

— Оперируют? А долго им еще? Будьте добры, узнайте, когда закончится. Жена, скажите, звонит. Я подожду у телефона.

Глеб сразу с Лабиоли на Землю спустился. Значит, все-таки решили оперировать пацана. Достается ему сейчас! Странно в жизни получается — один человек прыгает себе по комнате с игрушечным осьминогом, а в это время другому тяжелую операцию делают. И еще неизвестно, как эта операция закончится, хотя Глеб и уверен, что лучше, чем папа с дядей Гариком, никто ее не сделает.

Мама, пока он об этом думал, дождалась ответа и говорит в трубку совсем уже упавшим голосом:

— Еще не меньше часа? Так и сказал? Нет, ничего передавать не нужно. Благодарю вас. — Положила трубку, посмотрела на часы и только вздохнула: — Опять горячку пороть будут! На вокзал не опоздали бы!

Мама как в воду глядела. Они вбежали в квартиру, когда до отхода поезда сорок минут оставалось. А еще, как Глеб из разговоров понял, надо было билет переком… прост… ну, проще говоря, в билетной кассе отметить, чтобы место в вагоне дали. А потом от билетных касс на перрон бежать. Хорошо, что чемодан уже уложен. Маму больше всего беспокоило, что дядя Гарик уедет голодным. Когда она ему в третий раз об этом сказала, он пригрозил, что положит ее в авоську и съест по дороге. На сутки, сказал, хватит, если экономить. Мама не обиделась, рассмеялась и побежала на кухню делать ему в дорогу бутерброды. Папа про еду ничего не говорил, но волновался, что могут не поймать такси. Один дядя Гарик, кажется, был спокоен. Даже что-то насвистывал, засовывая в портфель туалетные принадлежности.

В такой спешке и думать было нечего о том, чтобы проводить дядю Гарика, как раньше хотели, всей семьей. Папа сказал, что на вокзал только он поедет.

— И я поеду! — заявил Глеб. — Можно, дядя Гарик? Я не отстану, вы не бойтесь!

— Глеб! — сказал папа.

Всего только одно слово, а сразу ясно, что он имеет в виду, — чтобы не приставал, не морочил голову, чтобы понял: сейчас не до него. Но неожиданно поддержал Глеба дядя Гарик:

— Ну, если не отстанешь, тогда конечно!