Седьмой дневник - [8]

– Передайте Лёне, что его послали на хуй.

Глава славословия

В недавней своей книжке «Вечерний звон» я целую главу пустил под оды, дифирамбы и панегирики друзьям, которых поздравлял на юбилеях. Там же я писал об удовольствии от этих сочинений: пьяное застолье с таким восторгом принимает любой рифмованный текст, что чувствуешь себя творцом шедевра. Но какие-то из этих поздравлений не особо стыдно видеть и потом, поэтому я часть такого славословия друзьям решил и в новой книге напечатать. Мне очень приятно это делать, потому что все герои – люди штучные, и я не только ум их и способности в виду имею, но и человеческие качества. Таких сейчас рожают редко, говорила моя бабушка, желая похвалить кого-нибудь. И я с ней полностью согласен.

А начну я – с Сандрика Каминского. Подружились мы в Москве давным-давно, а ныне уже двадцать почти лет живём в одном доме. Это большое удовольствие – выпить вечером с соседом безо всякого особенного повода. Но об одной его черте – железной дружеской надёжности – хоть я в стихе и написал, но следует о ней сказать особо. На примере одного всего лишь факта. Когда меня уже осудили и пошёл я в лагерь по этапу, Тата услыхала от кого-то, что в пересыльных тюрьмах можно получить свидание. А из тюрьмы в Волоколамске, куда Сандрик её привёз, я уже отбыл. «Поехали искать», – спокойно сказал Сандрик, и они отправились во Ржев. В России расстояния не маленькие. Но куда важней другое: на дворе – восьмидесятый год. Карается любое соучастие в жизни людей, властями осуждённых, – множество уже известно случаев такого подлого воздаяния. А Каминский – кандидат наук, доцент в столичном институте. Но, ни секунды не колеблясь, он повёз жену преступника по пересыльным тюрьмам. А всё прочее об этом моём друге – в оде на его семидесятилетие:

Когда-то Сандрик был доцентом,

он юных дурней обучал,

и в том, что мыслит он с акцентом,

его никто не уличал.

С тех пор, как вылез из пелёнок

и сразу стал на баб глядеть,

мечтали сотни сандрильонок

таким Сандрилой завладеть.

Но посреди любовной хляби

Сандрила видел свой билет:

пристал в метро однажды к бабе

и с нею счастлив много лет.

Ещё добавлю между строчек:

блюдя супружеский обет,

зачал он двух отличных дочек

и нынче стал безумный дед.

Владея даром вмиг понять,

где что прогнулось и помялось,

умел Сандрила починять

и то, что даже не ломалось.

Весьма надёжный друг Сандрила:

на виражах судьбы злодейской

он – как железные перила

на скользкой лестнице житейской.

Ему светили все дороги,

но был неслышный Божий глас,

и вдруг Сандрила сделал ноги

и оказался среди нас.

Хотя не ходит в синагогу,

но с Богом он интимно дружит:

Сандрила тем и служит Богу,

что вообще нигде не служит.

И не стремится никуда,

одной идеей крепко связан:

«Господь позвал меня сюда —

Он и кормить меня обязан».

Бог понял мысли глубину

и принял это испытание:

Он через Любочку-жену

послал Сандриле пропитание.

А Сандрик вызвал счастья стон,

поплывший как-то над державой,

когда собрал машину он

из ничего и гайки ржавой.

Одну черту его не скрою,

и знает каждый, кто знаком:

он мудр настолько, что порою

глядится полным мудаком.

Кто прибегал к его советам —

их у Сандрилы полон рот, —

прекрасно знают, что при этом

всё обстоит наоборот.

Вкуси от мудрости, приятель,

однако сам не будь лопух,

так через Сандрика Создатель

в нас развивает ум и дух.

Любых поступков одобритель,

ума немыслимый запас,

Сандрила – наш путеводитель,

а также атлас и компас.

И, не бросая слов на ветер,

сегодня мне сказать пора,

что не случайно так он светел:

он тайный праведник. Ура!

А начало дружбы с Ициком Авербухом вспоминается легко: двадцать два года назад он встречал нашу семью в Вене, он тогда работал в Сохнуте. Я запомнил эту встречу навсегда. Мы стояли тесно сбившейся, усталой и слегка растерянной группой: только что удалилась большая толпа наших самолётных попутчиков – они летели в Америку. К нам подошёл невысокий быстроглазый человек, приветливо сказал, чтоб мы не волновались, всё будет прекрасно, он сейчас вернётся и всё время будет с нами. После чего, обратившись ко мне, как будто мы давно знакомы, коротко сказал: «Губерман, пойдёмте со мной!» И я за ним пошёл, слегка недоумевая, откуда он меня знает. Попетляв по коридорам (он быстро шёл впереди), мы нырнули в какую-то дверь, и я впервые в жизни оказался в западном баре. Глаза мои тут же растеклись по сказочному обилию выпивки, а когда я обернулся, в руке у меня возник большой бокал коньяка. «Наш общий друг художник Окунь попросил вас встретить именно таким образом», – объяснил мне Ицик Авербух. И у меня непроизвольно брызнули слёзы. А после Ицик стал работать в Джойнте, занимаясь делом удивительным: он распределяет американскую гуманитарную помощь бедствующим еврейским семьям на территории России, Украины, Грузии и каких-то ещё бывших республик. Я ему к пятидесятилетию написал как-то стишок, откуда пару строф и позаимствую для начала:

В Одессе брюки некогда надев,

ты попусту не лез в борьбу с режимом,

но щедро наделял ты юных дев

своим ветхозаветным содержимым…

Друзьям ты и поддержка, и опора

по жизни скоротечной и шальной,

любая, где ты трудишься, контора