Он резко повернулся и вышел из комнаты, оставив после себя тонкий запах дорогих благовоний. Конан ухмыльнулся, соображая. Да, этот сайгад был совсем не похож на того, прежнего.
Но, как ни странно, сей монолитно спокойный муж со стеклянными глазами понравился варвару больше – по крайней мере, он не стонет и не щебечет беспрестанно всякую чушь. Конан вспомнил их первую встречу в «Слезах бедняжки Манхи», фыркнул, вдруг развеселившись, и окончательно утешился.
А теперь надо кликнуть Физу – уже вечер, и нынче ее очередь согревать постель временно одинокого варвара… Конан закинул голову, разметав по спинке кресла свои длинные черные волосы, и расхохотался.
* * *
Сайгад, которому давно надоело изображать перед варваром слезливого старикашку, выйдя из его комнаты, облегченно вздохнул. Жизнь во дворце – такая пышная, такая скучная и такая нелегкая – просто вынудила его, солдата, нацепить на себя маску; к ней он привык настолько, что даже наедине с самим собой вел ту же игру, и в конце концов маска стала его лицом, а истинное…
Куда же подевалось истинное лицо Кумбара? Об этом он ничего не знал. Редкие движения души иной раз обнажали суть, но всегда так неожиданно, что сайгад не успевал уловить ее. Он не жалел о том. Кому нужна была во дворце его суть? Илдизу? Челяди? Нет. Иначе разве стал бы он дурить их из года в год… Вот только Конан… Этот варвар понравился ему сразу. Давно не приходилось ему видеть таких жестких, упрямых и в то же время чистых парней. Жаль, что он по привычке сыграл свою роль и перед ним.
Шагая по длинному коридору второго этажа, Кумбар думал о последнем разговоре с киммерийцем. Он понял – сайгад сразу почувствовал это – его суть, увидел его истинное лицо. Но, кажется, не совсем верно: Кумбар все же не столь холоден и бесчувствен, как это могло показаться парню. А впрочем, пусть лучше он считает его каменной статуей, чем глупцом и плаксой…
Не глядя под ноги, сайгад перескочил две ступеньки, завершающие коридор; поворачивая на лестницу, один марш которой был покрыт розовым ковром, а второй светло-красным, он столкнулся с Бандурином. Бесцветные маленькие глазки скопца были пусты; бездумно скользнули они по лицу Кумбара – на миг он увидел в них свое отражение, – но ни тени мысли не проявилось в белесой мути. Словно оживший мертвец, проплыл евнух мимо старого солдата. Сайгад остановился и какое-то время смотрел вслед несчастному.
Короткий укол в сердце возвестил о том, что совесть Кумбара еще не отошла в мир Серых Равнин, а, будучи смертельно больной, все же пока дышала. Он дернулся всем телом от внезапного озноба, помянул проклятого Нергала, застившего глаза, но тут же и оправился. Покачивая головой, сайгад спустился вниз и вышел в сад. Здесь его уже ждал десятник императорской стражи.
* * *
Новый день выдался тихим, нежарким. Ровно, в не спешном ритме тянулось время, уставшее от бешеных скачек по миру. Казалось, жизнь замедлила свой ход, но – словно перед разбегом.
Конан нашел Динию в императорском саду. Там, под абрикосовым деревом, она сидела на мягкой шелковистой траве, тоскливо глядя в голубое небо. Оранжевый диск, уже готовый к закату, потускнел, и на него можно было смотреть – не больше нескольких мгновений. Конан легко опустился на траву рядом с девушкой и с улыбкой заглянул ей в лицо.
– Конан!
Диния ласково тронула тонкими, но сильными пальцами его огромную длань, улыбнулась в ответ.
– Я думала, ты не придешь нынче…
– Я пришел, моя красавица. И, клянусь Кромом, ты не пожалеешь об этом.
– Я не пожалею…
Диния приникла к мощной горячей груди и так застыла, слушая биенье его сердца. Она не ждала сегодня своего возлюбленного – невесты Илдиза делили с ним его ложе, по одной каждую ночь. Играя им на лютне легкие и светлые мелодии, девушка с болью в душе слушала бесконечные беседы о киммерийце. Ее не стеснялись: она была чужой, и – для них она была мальчиком, нищим мальчиком, коего во дворце держат из милости. А ее лютня…
Ни одна из императорских невест ничего не понимала в музыке; только Алма слушала с неподдельным интересом и искренним наслаждением, уважая ее искусство, восхищаясь ее тонкими быстрыми руками. Теперь Алмы нет, и слушать музыку некому. Ах, Диния давно ушла бы из дворца, из Аграпура, ушла бы далеко-далеко, туда, где ее лютня будет считаться не менее почетным инструментом, чем шило сапожника или топор плотника, ушла бы, но – здесь Конан.
– Ты еще здесь? – насмешливый голос варвара вернул ее на землю. – О чем ты так задумалась?
– О тебе. – Она сказала почти полную правду.
– И что же ты думала обо мне?
– Скажи, любимый… Кумбар знает, что… невесты при ходят к тебе ночью?
Ей показалось, что горячая грудь его вдруг стала холодной, будто камень после долгой северной ночи. Однако он даже не пошевелился.
– А тебе это откуда известно? – Его голос был так же холоден.
– Ты забыл… Я каждый день развлекаю их своей игрой.
– Кром… Всю жизнь мечтал найти немую красавицу и на ней жениться… Языки у женщин длиннее хвоста Сета! А ты? Не вздумала ли ты ревновать?
– Что ты! – Диния испугалась. – Что ты, Конан… Я же знаю… Кто я тебе? Так, одна из многих…
