Пухлые руки скопца так и не прикоснулись к бархатной коже Диниса, и в пустоту проваливались все вдохновенные речи его, все комплименты, подготовленные заранее – мальчишка словно не слышал ничего. Евнух подумал было, что он заколдован (хотя бы тем же коварным Эрликом), и мысль сия пришлась ему по вкусу, но потом со вздохом вынужден был признать, что, вероятнее всего, Динис просто не оценил пока его представительной внешности и высокого положения в императорском дворце. Следовало подождать, дать ему время открыть сердце для любви, какой он не испытал еще по чистоте своей да по молодости лет, и Бандурин готов был ждать сколько понадобится, ибо и он, несмотря на преклонные уже года, подобной любви до сих пор не испытывал.
Слышал он прежде, что такая любовь прекрасна, не верил, но завидовал; и вот теперь выяснилось, что не верил он правильно – ничего прекрасного в сем чувстве не содержалось; мука, сплошная мука, грызущая душу и мозг, да еще, пожалуй, томление в груди, в районе сердца. Евнух и рад был избавиться от этакого счастья, да опоздал: невидимыми и невесомыми цепями сковала его всего проклятая любовь. Он начал читать презираемые раньше стихи, находя в них отклик на собственные ощущения, начал вслушиваться в мелодичные звуки лютни Диниса, и там тоже обнаружил нечто близкое ему теперь, начал замечать величие храмов и красоту изображения в скульптурах и картинах, коими полон был императорский дворец… Душа Бандурина будто похудела за это короткое время, а похудев, сумела вознестись к небесам, прочувствовать великое, смелое вечное… Так, посредством порочной страсти, приобщился старый жирный скопец к будущему…
* * *
Весь день двенадцать служанок под руководством евнуха готовили Алму к приему высокого гостя. Ее мяли и мыли, скребли и стригли, поливали ароматными маслами, вплетали в косы разноцветные ленты, умело превращая красоту земную в красоту небесную. К вечеру девушка едва стояла на ногах от усталости, и, только за служанками и евнухом закрылась дверь, она упала на новое мягкое ложе свое и тотчас уснула, крепко, без сновидений. На следующее утро после омовения она должна была встречать Илдиза Великолепного, но даже эта мысль не помешала ее сну. Ничто не помешало ее сну.
* * *
Страшную весть разнес по дворцу Бандурин. Он первый вошел с утра в покои будущей любимой супруги императора, не по желанию – как объяснял он каждому, – а по службе, ибо именно в его обязанности входит подготовка невесты к брачной церемонии. Обнаружив прекрасную Алму с удавкой на шее, он тут же кинулся к Кумбару, а уже тот побежал с ужасной новостью к владыке. Илдиз негодовал. Более всего его возмущало то, что он так и не прикоснулся к бархатной коже красавицы, не облобызал ее грудь, и не дал ей облобызать свою.
Гораздо меньше взволновало его то, что буквально подбило всех остальных – присутствие во дворце убийцы: будучи уверенным в расторопности дворцовой стражи, повелитель считал, что поимка преступника есть дело одного-двух дней. Увы, сама стража этой уверенности не разделяла.
Никого не было возле покоев девушки всю ночь, а значит, никто ничего не видел. К тому же во дворце постоянно живет не менее сотни человек – как найти среди них убийцу? А если он и вовсе был пришлый?
Опечаленный Кумбар до самого полудня принимал сановников, почти не надеясь узнать от них нечто полезное. Всем известно, что эти твари только и делают, что едят да спят. Но и на слуг сайгад не слишком рассчитывал, по опыту зная, что они больше придумывают, чем видят в действительности. Жаль, что Мишрак уехал прошлым вечером в Султанапур. Он сумел бы разобраться в происшедшем наверняка лучше старого солдата.
А к вечеру весь дворец уже кипел и бурлил. Слухи разносились с необыкновенной скоростью от одного к другому, а от другого к третьему; по дороге разрастаясь, они в мгновение взлетали к последним этажам дворца и также мгновенно возвращались, уже видоизмененные до неузнаваемости. Кумбар то и дело слышал о шайке бандитов, о пиратах, чей корабль потерпел крушение у берегов Аграпура и потому они занялись разбоем на суше, а именно – во дворце самого Илдиза Туранского.
Жуткая история про демона из подземелья, родившаяся в чьей-то больной голове в сумерки, затмила все прочие версии, всколыхнув все этажи и чуть не доведя до припадка бешенства сайгада: только-только с помощью варвара он избавился от одной болезни, а ему уже предлагают другую! В конце концов, голова его не железная! Потому он благосклонно принял более простую версию, предложенную поваренком – Алму удавил Черный Всадник, жуткий бандит, монстр, кочующий по Турану на могучем вороном коне. Кумбар не стал напоминать мальчишке, что Черного Всадника – великана высотою почти в полтора человеческих роста – довольно трудно не заметить даже бестолковым бездельникам из дворцовой стражи, к тому же в городе он никогда не появлялся, а если б и появился, о том сразу стало бы известно всем.
История с Алмой осложнялась тем, что Илдиз, неудовлетворенный и от того расстроенный, заперся в своих покоях и приказал наружной страже никого к нему не впускать. Какие мысли могли бродить сейчас в его голове? Какое мог принять он, не обладающий ни умом, ни хитростью. Кумбар опасался не гнева владыки, но его повелений, кои прежде так часто ему приходилось оспаривать вместе с Мишраком, искусно поворачивая разговор так, что Илдизу казалось, будто это он придумал новое решение сложного вопроса. Нынче только этого ему и не хватало. Был бы Мишрак…
