Седьмая казнь - [16]

Той ночью у костра Камуиш, объездчик лошадей, развлекался, рассказывая похабные истории, притом настолько вопиюще невероятные, что скромник Кламат постоянно краснел. Судя по всему, одержимость Камуиша женщинами была сравнима только с его преданностью лошадям, а больше нее было разве что удовольствие, которое он получал, рассказывая о всяких сумасбродных любовных похождениях с несчастливым концом.

В этом отношении старина Бартин был прямой противоположностью объездчика. Его неприязнь к женщинам граничила с ужасом перед ними. В другое время он довольно спокойно работал с Камуишем. Они дополняли друг друга. Но когда Камуиш чувствовал потребность повеселить товарищей, Бартина просто захлестывали волны ненависти. Презрительно хмыкнув, он тогда уходил от костра и с молчаливого согласия капитана вставал на ночную стражу.

В отличие от него, Винсид и Ардвал заливались хохотом. Они были холосты, и Ардвал постоянно искал средство против этого состояния. К несчастью для него – или, возможно, для всех встреченных им женщин, – он был совершенно несерьезен и радовался, скорее, погоне за новой юбкой, чем возможности осесть. Ближайшим его другом в отряде был Винсид, чья мрачная натура выносила смертельный приговор любой погоне за юбками. Винсид редко улыбался, и редко кто видел, чтобы он смеялся, разве что кроме тех моментов, когда Камуиш травил свои байки. Казалось, их с Ардвалом дружба основывалась исключительно на способности дополнять друг друга.

Неженатыми среди стрелков были и молодой Флиск, испытавший пекло только один раз, Новел, костоправ и лекарь, и Элгарт. Флиск слушал, широко раскрыв глаза, удивляясь и не веря. Когда нужно было смеяться, он смеялся робким нервным смехом. Похоже, Флиск чувствовал неловкость от вульгарных шуток конеобъездчика, а может, и просто был нерешителен от природы. Новел же только мрачно хмурился. Он знал слишком много о возможных последствиях приключений, какие описывал Камуиш – болезни, дуэли, разрушенные браки. Про Элгарта же, как всегда, можно было сказать, что он имеет два мнения о том, что слышит. Один глаз светился от радости, тогда как другой смотрел довольно скептически. Если Элгарт не хохотал, то саркастически комментировал истории Камуиша.

Капитан Суалиш женился недавно и просто обожал своих жену и детей. То ли потому, что он был верен им, то ли потому, что у него не хватало воображения, чтобы получать удовольствие от рассказов Камуиша, но капитан уделял им внимания не больше, чем нужно, чтобы вежливо показать отсутствие интереса. Что до новобрачного Столле, его интересовали те сплетни, которыми он мог бы поделиться со своей женой. Он смеялся, когда все смеялись. В остальное время губы его двигались, словно он запоминал то, что хотел потом пересказать.

Воины не походили один на другого, но принц Бифальт доверял им всем. Он выбрал их сам с капитаном Суалишем. Принц тренировался вместе с ними, а с некоторыми и сражался бок о бок. Конечно, у каждого были слабости. Но они доказали свою храбрость и примерную дисциплину. Пока Камуиш балагурил, принц предпочитал стоять в стороне и не обращать на разговор внимания.

В это время он думал о погонщиках. Он совсем не знал их, только имена. Их выбрали за него: отец и сын, которых звали Сплинер и – что очевидно – Малыш, и два брата по имени Хьют и Уинноу. Когда принц заговорил с ними, пытаясь окольно испытать их верность, те, прежде чем отвечать, посмотрели на капитана Суалиша, словно спрашивая разрешения. И все же принц заметил, что погонщики не особо интересовались историями Камуиша. Они привыкли работать, были преданы своим волам. Они могли немного пожаловаться на усталость и неудобства путешествия, но во всем остальном были непритязательны. Должно быть, они были слишком равнодушны, чтобы оценить полет фантазии конеобъездчика.

Наконец Камуиш выговорился, и Суалиш отослал гвардейцев спать. Принц, впрочем, не сразу лег, а вначале вышагивал по лагерю. Себе он говорил, что несет дозор, но на самом деле не мог перестать пережевывать свои воспоминания. Слэк не присоединялся к слушателям Камуиша, и отсутствие бывшего заклинателя вызывало новые вопросы о «комнатах» этого человека – как, впрочем, и любого другого.

Про себя принц знал, что в нем был такой уголок, где всегда находился страх перед вопросом «Ты готов?»

И вот на седьмой день маятник фортуны качнулся в обратном направлении. К этому времени дорогу, по которой шел отряд, совсем развезло. По ней давно уже никто не ходил. Совершенно не к месту прямо посреди нее появлялись кусты. Колеи, которые раньше соединяли отдаленные города и деревни, теперь были забиты камнями или прерывались рытвинами. Ко всему прочему лес сгустился, и деревья росли теперь так тесно, что свернуть в сторону не предоставлялось возможности. Волы тянулись вперед еще медленнее, но и это утомительное движение наталкивалось на трудности. Колесо одной из подвод разбилось после того, как свалилось с камня прямо в рытвину. Для принца Бифальта это было все равно что гвоздь, одним ударом вколоченный в крышку гроба.

Телега была потеряна. В отряде имелись инструменты, необходимые для небольшого ремонта, но не запасное колесо. Колеса с железным ободом и тяжелыми спицами ломались очень редко. Остаток дня стрелки и погонщики провели, распределяя оставшийся провиант, бочонки с водой, связки корма и спальные мешки. С руганью, непристойными шутками, прерываясь только ненадолго, они погрузили самое необходимое на неповрежденную телегу и распределили волов, чтобы те тянули вместе. Принцу с товарищами пришлось, не разжигая костра, разбить лагерь прямо в лесу, хоть это и было опасно.