Седая Борода - [57]

— А что вы сами видели? — осведомилась Марта. — Смерть этой леди или двухголовое существо?

— Ну, я там часто бываю, — смущенно пробормотал посредник. — В основном-то я видал похороны и мост. Но про остальное многие говорили. Как же я могу людям не верить? Это вообще все знают.

Когда он ушел, Марта сказала:

— Странно, почему все верят в такие вещи.

— Они немного не в себе.

— Нет, я не думаю, что они сумасшедшие. Просто чужие верования всегда кажутся безумными, так же как и чувства. В прежние времена, до Катастрофы, люди старались держать свои верования при себе, говорили об этом разве только с психотерапевтами. Или верование распространялось слишком широко и оттого уже не казалось абсурдным. Помнишь, сколько людей верили в астрологию, хотя давным-давно было доказано, что это чепуха.

— Недостаток логики, мягкая форма безумия.

— Нет, мне кажется, тут, скорее, форма утешения. Этот старичок с носом как вязальная спица лелеет странную мечту: будто какие-то голые человечки поселятся в Оксфорде, и это, наверно, помогает ему пережить отсутствие детей. Религия Чарли — такое же утешение. А твой недавний собутыльник, Кролик Джингаданджелоу, просто погрузился в мир иллюзий.

Она устало опустилась на кровать, медленно сняла стоптанные ботинки, помассировала ноги и вытянулась на постели, положив руки под голову. Седая Борода продолжал сидеть у камина, и его лысина поблескивала в отсветах пламени.

— О чем задумался, дорогой?

— Может быть, весь мир теперь погружается — или уже погрузился — в какое-то безумие только оттого, что всем нам за пятьдесят. Может быть, вообще нельзя сохранить психическое здоровье без детей и молодежи?

— Не думаю. Мы ведь очень хорошо умеем приспосабливаться, гораздо лучше, чем нам кажется.

— Да, но если человек забывает все, что с ним произошло в первые пятьдесят лет жизни, если он совершенно отрезан от своих корней, от всех своих достижений — разве можно считать его нормальным?

— Это просто аналогия.

Он повернулся к ней и усмехнулся.

— Вы просто фанатичная спорщица, Марта Тимберлейн.

— И как нам удается столько лет терпеть друг друга? Это же просто невероятно!

Седая Борода подошел, сел на кровать рядом с Мартой и погладил ее по бедру.

— Наверное, в этом наше безумие или утешение — или Бог знает что еще. Марта, ты когда-нибудь думала… — Он умолк, сосредоточенно наморщил лоб и нахмурился. — Тебе не приходило в голову, что эта безобразная Катастрофа пятьдесят лет назад… что она оказалась благом для нас? Я знаю, это звучит кощунственно. Но разве наша жизнь могла бы стать более интересной в другой ситуации? Может, тогда бы нам не пришлось влачить бессмысленное однообразное существование и считать его жизнью? Теперь мы знаем, что ценности двадцатого столетия оказались несостоятельными, иначе они бы не привели мир к краху. Тебе не кажется, что Катастрофа научила нас ценить более важные вещи, такие, как сама жизнь, как наши отношения?

— Нет, — решительно возразила Марта. — Нет, мне так не кажется. Если бы не Катастрофа, у нас были бы дети и внуки, а это ничем нельзя заменить.

На следующее утро их разбудил шум, который производили животные: петушиные крики, топот копыт северных оленей, даже рев осла. Оставив Марту в теплой постели, Седая Борода встал и оделся. Было холодно. От сквозняка трепетал ковер на полу, и зола из очага за ночь разлетелась по комнате. Еще едва рассвело, и тяжелое хмурое небо окрасило двор в холодные тона. Но там горели факелы, двигались люди, и были слышны их голоса — веселые голоса, хотя их обладатели потеряли почти все зубы и сгибались под тяжестью лет. Главные ворота открылись, и из двора выходили животные, некоторые из них везли телеги. Седая Борода увидел не только осла, но и пару молодых и как будто даже породистых лошадей, запряженных в повозку. За последние четверть века Тимберлейну ни разу не встречались живые лошади. Очевидно, из-за разобщенности территории все районы различались теперь очень сильно. В целом люди были неплохо одеты, многие носили меховые куртки. Двое дозорных на стенах похлопывали себя по бокам, чтобы согреться, и наблюдали за суетой внизу.

Подойдя к будке, где горели свечи, Седая Борода не обнаружил там толстяка с тройным подбородком. Его место занимал круглолицый человек одних лет с Тимберлейном, как выяснилось сын старого толстяка. Он оказался весьма любезным, и Седая Борода спросил его, нельзя ли тут получить работу на зимний сезон. Они сидели у маленького очага, прижавшись друг к другу, так как с улицы через большие ворота веяло сыростью и холодом, и круглолицый под шум каравана, миновавшего будку, рассказывал об Оксфорде.

В течение нескольких лет город не имел центрального управляющего органа. Колледжи поделили между собой территорию и установили независимые порядки. Преступления карались сурово, и уже больше года не было перестрелок. Христова Церковь и несколько других колледжей теперь представляли собой некую смесь крепости, общежития и дворца. Они давали убежище и защиту всем нуждающимся, как и в прошлом. Крупные колледжи владели большей частью города. Они по-прежнему процветали и последние десять лет жили в мире друг с другом, возделывая землю и выращивая скот. Они рыли каналы, стараясь предохранить город от воды, которая каждую весну поднималась все выше. А в одном из колледжей, Баллиоле, на другом конце города, под присмотром Мастера