Седая Борода - [33]

— Говорят, у шотландцев дела идут хорошо, по крайней мере в горных краях. Там всегда было народу мало. Это у нас пошли эпидемии, голод — людей как косой косило. А шотландцы, похоже, легко отделались — только какое им дело до нас? Мы все уже дряхлые старики — куда нам воевать?

— Кое-кто тут на ярмарке слишком боек. Потслак усмехнулся:

— Есть такие. Я их называю престарелыми правонарушителями. Забавная вещь: малолетних нет, так престарелые взялись за их трюки, стараются как могут.

— А что стало с людьми вроде Краучера?

— Краучер? Ах да, вы говорили — тот тип из Коули. Всем диктаторам пришел конец, и слава Богу. Нет, время сильной власти прошло. То есть в городах еще есть какие-то законы, а больше нигде.

— Но, по-моему, закон и сила не одно и то же.

— А разве можно иметь закон без силы? Конечно, слишком много силы это плохо; но когда ее так мало, как у нас сейчас, она становится истинным благом.

— Возможно, вы правы.

— Я думал, вам это известно. Вы похожи на тех, кто представляет закон: у вас мощные кулаки, большая борода.

Седая Борода улыбнулся.

— Не знаю. В наши странные времена трудно определить характер человека по внешнему виду.

— А вы не решили что-нибудь сделать с собой? Может быть, из-за этого вы так молодо выглядите?

Седая Борода сменил тему разговора и заодно поменял напиток: заказал себе большой стакан крепленого вина из пастернака. Он также угостил Потслака. Сзади новобрачные затянули некогда популярную песню прошлого века, которая обладала необычайной способностью привязываться. «И надоедать», — подумал Седая Борода.

Будь ты единственной девушкой на свете, а я — единственным парнем…

— Может, до того и дойдет, — усмехнувшись, сказал он Потслаку. — А вы видели тут детей? Я имею в виду: рождается еще кто-нибудь в этих краях?

— Есть тут шоу с уродами. Можете сходить посмотреть, — ответил Потслак. Внезапно он помрачнел и, отвернувшись, занялся бутылками. Через некоторое время, словно устыдившись своей невежливости, он снова повернулся к Седой Бороде и заговорил о другом: — Я раньше был парикмахером, до Катастрофы. А потом при Коалиции мой салон закрыли. Кажется, так недавно — хотя на самом деле уже много лет прошло. Этому ремеслу меня обучил отец, он до меня владел парикмахерской. Уже когда про радиацию везде стали говорить, я все повторял: пока есть вокруг люди, им нужно стричься — конечно, если волосы сами не выпадут. И сейчас я иногда подстригаю путешественников. Еще есть люди, которые заботятся о своей внешности, и это меня радует.

Седая Борода молча слушал воспоминания бармена. У Потслака отчасти даже изменилась манера речи — в ней появились «благородные» выражения вроде: «люди, которые заботятся о своей внешности». По-видимому, старый парикмахер глубоко погрузился в исчезнувший полвека назад мир всевозможных туалетных принадлежностей; кремов для волос, лосьонов до и после бритья, одеколонов и дезодорантов.

— Помню, один раз мне довелось работать в частном доме. Я тогда был еще совсем молод. Конечно, от того дома уже ничего не осталось, но он у меня и сейчас перед глазами стоит. Лестница темная — меня по ней провела юная леди. Да, и я ходил туда вечером, когда парикмахерская уже закрылась. Отец меня послал. И было мне тогда лет семнадцать, а то и меньше.

А наверху в спальне лежал покойный джентльмен в гробу. Спокойно так, чинно лежал. В свое время хороший был клиент. Вдова пожелала, чтобы его подстригли перед погребением. Потому что, говорит, он всегда отличался аккуратностью — это она мне так сказала. Мы с ней после разговаривали внизу. Тонкая такая леди, в серьгах. Дала мне пять шиллингов. Или десять? Нет, не помню. Во всяком случае, сэр, тогда это была весьма приличная сумма.

Ну и стал я подстригать покойника. Вы знаете, у людей после смерти растут и волосы, и ногти; в общем, он немного зарос. На самом-то деле можно было только чуть-чуть подровнять, но я уж старался как мог. В те дни я ведь и в церковь еще ходил, можете поверить? И та юная леди, которая меня наверх провожала, тоже там была. Она держала голову покойника, пока я ножницами орудовал. А потом она вдруг хихикнула и даже уронила покойника. Почему бы, говорит, вам меня не поцеловать? А я совсем растерялся, ведь тот джентльмен был ее отец… Не знаю, зачем все это вам рассказываю. Память — забавная штука, сэр. Будь я тогда потолковее — живо управился бы с девчонкой. Но я еще слишком мало знал жизнь — не говоря уж о смерти! Выпьете еще за мой счет?

— Спасибо, лучше зайду позже, — ответил Седая Борода. — Я бы хотел еще посмотреть ярмарку. Кстати, вы не знаете человека по имени Кролик Джингаданджелоу?

— Джингаданджелоу? Да, знаю. Хотите его повидать? Идите через мост, а потом по дороге в сторону Эншема — там и будет его палатка. Увидите наверху вывеску: «Вечная жизнь». Не ошибетесь.

Оглянувшись на поющих, Седая Борода встретился глазами с Чарли. Чарли поднялся, и они оба вышли из таверны, оставив Товина и Беки распевать старые песни вместе с новобрачными.

— Этот человек, который недавно женился, разводит северных оленей, — сказал Чарли. — Похоже, они единственные из крупных животных не пострадали от радиации. Помнишь вначале, когда их только завели, люди говорили: не приживутся они, у нас слишком сыро?