Се восходим во Иерусалим - [3]

Есть у меня дружок, Веня Медведев. Ух, и мастак он рисовать голых девиц! И так, и эдак. Во всех ракурсах и во всей красе. Ну, я выпрошу у него несколько картинок и нарочно братцу своему в портфель подсуну. Можно только догадываться, как реагировал мой брат на появление в его портфеле подобных шедевров живописи. Комкал, едва взглянув, а потом, не глядя, рвал на мельчайшие кусочки где-нибудь в укромном месте, а клочки сжигал, да еще руки, наверняка, после этого мыть ходил. Нет, сам я этого не видел, но, зная своего братца, могу себе представить. Как бы то ни было, но после третьего раза, ну, как я подложил ему очередную порцию рисунков своего дружка, пришел Андрюха домой без портфеля. Мать, конечно, пытает, где, мол, портфель, а он молчит, словно воды в рот набрал, только вздыхает иногда тяжело. Мать кричит, иди, мол, и без портфеля не возвращайся! А он, представляете, безропотно так вышел из дома и зашагал прочь, не в школу вовсе, а так, куда глаза глядят. Где уж он ночевал, не знаю, а только к утру вся семья наша места себе не находила. Да и я, признаться, начал жалеть, что такую шутку с братом учинил. Сбегал до уроков в школу, принес оттуда Андрюхин портфель. Картинки, конечно, по дороге выбросил. А дома уже мой братец. Заявился. Лопух лопухом. На коленях стоит посреди хаты, у всех домашних прощения просит. По щекам слезы струятся толстенные, я отродясь таких не видал. Глаза тоской застеклены, а все равно, зараза, синие-синие. Ну, все, конечно, его простили, и я тоже, хотя не сразу. Подаю ему портфель. Вот, мол, ты весь дом на валерьянку посадил, а я твои протфельчики таскаю, всё ради тебя. А он лишь увидел, что я ему принес, отшатнулся, затрясся весь и повалился на бок. Дергается, трясется, пена на губах. С трудом уложили его в кровать. Доктора вызвали. Сестренка сбегала. А что? Я-то за портфелем бегал. Доктор осмотрел, сказал, что это от сильного нервного перенапряжения, что должен Андрюха дней десять в постельке полежать, а потом обязательно в район съездить, тамошним докторам показаться. Если сейчас не пролечиться, все это может обернуться эпилепсией. Так что в школу мой братец целую неделю не ходил. Везет же дурням! Ха, а самое смешное, что портфель свой Андрюха больше в руки не брал. Ходил в школу с тряпичной сумкой, как первоклашка. Портфель его мне достался. Не пропадать же хорошей вещи. Вот так учился мой братец. Так и школу закончил. Так и в армию ушел. Без торжеств, без пышных проводов. Да и кто бы пришел его провожать? Друзей у него не было. Девушки тоже. Да и в то, что такого лопуха могут в армию забрать, мало кто в нашем городке верил. Но забрали все-таки. На Дальний Восток. Письма из армии присылал редко. Всё одно и то же. Служба нормальная. Командиры хорошие. Кормят хорошо. Происшествий нет. И напутствия нам, маленьким: не ссорьтесь, берегите маму, учитесь хорошо. Всё. Все письма словно списаны под копирку. Можно было и не читать. Получаешь письмо — значит, брат жив-здоров, а что он пишет, мы уже наизусть знаем. Лишь мама конверт вскроет и от начала до конца письмо перечтет, а потом еще раз. Глядишь, а у нее слезинки на глазах. Вздыхает, платком глаза вытирает.

— Ой, чую, — говорит, — что неладное с моим мальчиком что-то.

Я письмо из ее рук выхвачу — может, что новое. Нет, всё то же самое: командиры хорошие, кормят хорошо, берегите маму, учитесь хорошо. Даже почерк тот же. Где уж там наша мама нашла что-то неладное с ее мальчиком? Умора!

А потом мы узнали, как доблестно защищал Родину наш солдат. Из армии вернулся его сослуживец. Земляк. Он на полгода раньше призывался и, стало быть, раньше домой пришел. Вот он-то и рассказал нам про доблестного нашего защитничка, про его армейские подвиги. Оказывается, над ним потешалась вся воинская часть. Ну, солдатики часто друг над другом подшучивают. Это в порядке вещей. На это никто не обижается. Сегодня тебя, так сказать, подкололи, завтра ты кого-нибудь. Так служить веселее. Нашего Андрюху подкалывали все, даже духи-салажата. Он же все шуточки переносил смиренно, будто так и надо. Сам же никого ни-ни. Ведь люди могут обидеться! Картошку по ночам чистить — Андрюха, туалет драить — мой братец, в наряд лишний раз сходить — кто, как вы думаете? Дошло до того, что он на «губу» угодил. Не за собственный проступок, а вместо товарища. Товарищу отпуск намечался, и тут он «залетел»: напился и в пьяном виде залез на флагшток на плацу и горланил Гимн Советского Союза. Позор! Скандал. Стали разбираться. Прибыл командир части — старый вояка, полковник. Суровый и беспощадный. Построил часть на плацу и вызывает виновника из строя. Тот стоит, не выходит. Протрезвел, испугался. Понимает, что ни отпуска ему теперь не видать, и вообще ничего, кроме гауптвахты, не видать. Стоит бедолага, в землю врос. Полковник последний раз спрашивает, если, мол, не выйдет виновный, он сгноит всех: учения, строевой смотр, кросс и всё в противогазах и химических костюмах. Смерть! Стоит в строю и наш Андрюха. Ему это наказание не очень-то и страшно, он и так каждый день, как папа Карло, за всех пашет, чего ему противогазов-то бояться? И тут чувствует он, как кто-то слегка толкает его в спину. Незаметно оборачивается и видит страдающий взгляд, полный мокряди, того самого «залетчика», сослуживца. Выручай, мол. И Андрюха, не задумываясь более ни секунды, вышел из строя. Полковник дальше разбираться не стал. Братца моего тут же арестовали, а всем остальным для профилактики назначили строевые занятия часа на три. Вот так. А «залетчик» в отпуск съездил, всё, как положено. Чин чинарем. Это, кстати, и был тот самый земляк, что всю эту историю нам рассказал.