Сделка - [181]

«Укол! — чуть не хлопнул себя по лбу Проскурин. — Тот самый укол, о котором говорила аптекарша».

— Не стану описывать всех деталей операции, — продолжал Саликов, — скажу только, что практически каждый шаг Алексея Николаевича был просчитан заранее. Накладка вышла с милицией, старичок Ясенев перестарался, да и Семенов мог бы сообразить, что милиция ему в этом деле не помощник. Однако, как вы уже знаете, даже эту накладку мы устранили с пользой для себя. Далее капитан должен был попасть к вам, Валерий Викторович. Конечно, в том случае, если бы он сел на электричку, идущую к Шахтинску. Если же Алексей Николаевич предпочел бы поезд, шедший в противоположном направлении, он оказался бы в Гукове. Там, понимая, что ни на армию, ни, разумеется, на милицию полагаться не стоит, капитан Семенов пришел бы в тот же самый ФСК. Правда, это случилось бы несколько позже. Но тем не менее в Гукове тоже всего один оперативник.

— Гена, — выдохнул Проскурин.

— Совершенно верно, Валерий Викторович. Геннадий Романович Кашин, честнейший, принципиальнейший человек. Вот вы и начали понимать. Видите, как, оказывается, все просто.

Максим вновь повернулся к Проскурину. Он-то пока еще ничего не понимал.

— Макс, — как-то по-ребячьи сказал тот, — им были нужны именно мы, потому что мы не продаемся. Понял?

— Вот все и выяснилось, — улыбнулся Саликов. — Вы абсолютно правы, Валерий Викторович. Следствие должны были провести люди, в компетентности и честности которых ни у кого не возникнет ни малейшего сомнения. Вы же отметили в списке Ипатова членов комиссии? Каждый из этих людей за внеочередную звездочку или продвижение по службе готов, простите за грубость выражения, вылизывать задницу кому угодно. Они сделают то, что им скажут, хотя бы ради того, чтобы быть удостоенными благосклонного внимания начальства. Когда начнут выяснять обстоятельства похищения техники и самолетов, этот фактор, конечно, учтется. А вот в вас, в вашей репутации, не усомнится никто. Все ведь знают, Валерий Викторович, что вас сослали из Москвы именно за принципиальность в проведении следствия.

Ну а вы, Максим Леонидович, — повернулся Саликов к полковнику, — в прокуратуре и вовсе притча во языцех. Правда, Борису Львовичу пришлось специально ради вас рисковать, подбрасывая труп на дорогу, а Сивцову — звонить вашему начальнику, Хлопцеву Федору Павловичу, но в результате мы получили именно того, кого хотели. Вас, Максим Леонидович. Дальше оставалось просто кидать прима-ночки одну за другой, пока вы не «распутали» весь клубок. В принципе для шумного дела хватило бы и одного из вас, но мы ничего не пускаем на самотек. Перестраховка — важная вещь.

— И все это ради танков и самолетов? — спросил Максим, растирая затекшие запястья.

— Разумеется, нет. Но именно благодаря этой афере с танками и самолетами прокуратуре удастся раскрыть деяния Щукина.

— Так вы не собирались продавать технику?

— Видите ли, Максим Леонидович, танки и самолеты, конечно, ценный товар, за них можно было бы получить весьма значительную сумму, но уж больно велик риск. Щукин слишком жаден, слеп и, что куда хуже, глуп. Будучи приближенным к «отцам» страны, Петр Иванович допустил целый ряд непростительных ошибок, но продолжал надеяться на мифическую милость начальства, забывая о том, что начальство прощает ошибки только тем, кто стоит выше на иерархической лестнице. Щукин не знал, что Борис Львович и я знакомы и что у нас общие интересы. Чем, собственно, мы и воспользовались.

— Надо же, как высокопарно вы выражаетесь, — хмыкнул Максим. — Прямо как книжный бандит Робин Гуд.

— Когда начнут раскручивать это дело, полетит целая цепь взяточников, мздоимцев. Так что в некотором роде мы совершаем и доброе дело тоже. Можете считать наши действия своеобразной формой бунта против системы.

— Убийства людей тоже часть вашего бунта? — окрысился Максим.

— Мы убивали только по необходимости. Кстати, система убивает чаще и больше. Вы идеалист, Максим Леонидович. Когда дело касается даже скрытого противостояния системе, необходимо отречься от морали в общепринятом смысле как от ненужного хлама, иначе вы заранее обречены на поражение. Зло сильно тем, что не задумывается о собственном моральном облике и не ограничивает свои поступки этическими рамками. Неужели вы всерьез полагаете, будто у воров, насильников или убийц от власти, мягко спящих, сытно жрущих и пьющих, проснется совесть только оттого, что вы всплеснете руками и скажете: «Как он может…» или «Как ему не стыдно…»?

— Ладно, насчет совести и добрых дел мы лучше помолчим, — подал голос Проскурин. — Не грешникам о бессмертии души толковать. Интересно другое.

Как вам удалось заставить пилотов привести сюда самолеты? Ведь, помимо Поручика, были еще два летчика. Майор Кудрявцев и этот… как его…

— Лошников, — подсказал Саликов, — старший лейтенант Лошников.

— Вот-вот, где и как вам удалось отыскать столько продажных летчиков? И что с ними стадо? Их всех убили? Или совесть все-таки проснулась?

— Помилуйте, Валерий Викторович, — изумленно протянул Саликов, — не надо меня разочаровывать. Вы разве до сих пор не поняли: Лошников, Кудрявцев и Поручик — одно и то же лицо. Две служебные командировки по приказу штаба округа и в конце — героическая гибель на боевом вылете.