Сципион. Том 1 - [261]

Сципион, конечно же, ожидал какого-нибудь подвоха от карфагенян, но не столь скорого и подлого. Казалось бы, до возвращения послов из Италии пунийцы, дорожа жизнью соотечественников, не предпримут враждебных ходов. Но, увы, он не мог вообразить, насколько сильное искушение, затмевающее все человеческие чувства, ввело в соблазн пунийцев. Узнав о безобразном поступке карфагенян, Публий уединился в своем шатре. Стремясь обуздать гнев, он стал вспоминать родной дом, мать, жену, пытался представить себе маленького сына, потом мысленно обратился к годам собственного детства, в памяти возник образ отца и сразу же увиделась Испания и «Долина Костей», при этом в нем вновь вспыхнула ярость. Тогда он стряхнул с себя наваждение прошлого и принялся мечтать о будущем, но мысль, делая круг, опять возвращалась к исходному пункту, которым была ненависть к врагу.

Наконец Сципион, так и не выйдя из духовного кризиса, позвал ликтора и велел ему объявить сходку легатов. Внутренняя борьба — его личное дело, а сам он в любом случае должен служить государству. Необходимо было подумать о спасении жертв бури и пунийской жадности.

На офицерском совете рассматривалось два варианта возможных действий: немедленное проведение какой-либо боевой операции, которая вынудила бы карфагенян вернуть захваченное, и попытка восстановить справедливость дипломатическим путем. Прибегать к первому способу представлялось нежелательным, пока не было известно отношение Рима к мирной инициативе Карфагена, да и, вообще, казалось весьма проблематичным предпринять краткосрочную, но эффективную атаку на сверхукрепленный город, где укрылись враждебные римлянам силы, а мстить остальным пунийцам за преступления столицы не следовало. Второй путь не обещал особого успеха, но все же был признан единственно приемлемым в данной обстановке. Поэтому решили отправить в Карфаген посольство, чтобы на основании законов международного права призвать пунийцев к порядку.

Однако теперь идти в Карфаген было так же опасно, как и забраться в логово зверя, разъяренного вкусом крови. Чтобы никого не принуждать к риску, Сципион бросил клич добровольцам. Вызвались принять на себя обязанности парламентера все легаты без исключения. Тогда проконсул отобрал из них трех Луциев: Бебия, Сергия и Фабия. Выбор осуществлялся по двум критериям: соответствие характеров кандидатов стоящей перед ними задаче и их относительная, по пунийским понятиям, незнатность, в силу которой им не грозила бы участь оказаться в заложниках. Так, например, Публий не мог поручить эту миссию своему брату Луцию, хотя тот и очень желал возглавить делегацию, чтобы не искушать карфагенян шансом заполучить родственника римского полководца. В составе посольства громкую фамилию носил только Луций Фабий, но он был слишком молод и далек от Фабиев, стоящих у власти, чтобы пробудить коварство врага, тогда как фактический лидер делегации Луций Бебий вовсе не был знаком противнику.

Напутствуя своих посланцев, Сципион советовал им завязать отношения с сенаторами из партии Ганнона и вести борьбу с воинственной группировкой, опираясь на их поддержку. При этом он указал, какие привилегии и уступки по окончании войны можно пообещать карфагенским сторонникам мира, дабы вернее склонить их к сотрудничеству.

Послы взошли на квинкверему, которая благополучно доставила их в карфагенскую гавань. На пути к зданию местного совета римлян сопровождала пунийская стража. Прохожие во все глаза смотрели на эту процессию. На лицах некоторых из них отражалась злоба, на других — страх, на третьих — проступала озабоченность. Римляне шли, как принято у персов, не поворачивая головы, твердо глядя прямо перед собою, словно вокруг них была пустыня. Суровый облик Сципионовых посланцев многих пунийцев навел на мысль о грядущем возмездии за разграбление каравана и заставил их раскаиваться в содеянном.

Пока члены совета, следуя в повозках или в роскошных носилках из аристократического района Мегары, собирались в здешнюю курию, послов окружили заботой люди Ганнона. Три Луция быстро столковались с лидерами партии землевладельцев. Конечно, не возникало речи о том, чтобы кто-либо открыл городские ворота легионам: здесь не было предателей — но в предварительных переговорах обозначились пути взаимодействия двух сторон как равных партнеров в противостоянии общему врагу. Планы Сципиона — ликвидировать заморские владения Карфагена, но оставить за ним Африку — почти не затрагивали интересов земельных магнатов, что и послужило основой общности интересов между ними и римлянами.

Однако другую, наиболее влиятельную силу — партию купцов и работорговцев, намерение Сципиона ограничить сферу влияния Карфагена Африкой, в случае реализации, низводило с позиций торговых владык мира до уровня купцов в самом пошлом смысле слова. Тех же, кто однажды вкусил дурмана власти, не образумит даже угроза смерти. Сторонники Баркидов, недавно спровоцировав толпу на грубый разрыв перемирия, теперь с удвоенным пылом продолжили войну с миром, жаждая уничтожить последние шансы на достижение межгосударственного соглашения. Достав из сундуков свое желтое воинство, они метнули его в толпу, обратив в словесный дождь пропаганды посредством купленных демагогов.