Сципион. Том 1 - [148]

Тон Сципиона был заметно недовольным. Он сказал илергетам, что при первой их встрече они вели себя честнее, теперь же хитрят и изворачиваются, словно перед ними не мужчина, а наивный ребенок или женщина.

— Не надо меня просвещать в том, как вызревают бунты, — укорял он Мандония, — я прекрасно понимаю, кому выгодны волнения и, следовательно, кто их затевает. Не стоит также утверждать, что сразу за намерением растоптать мою могилу, последовало почтительное преклонение предо мною живым. Не убеждайте меня, будто казни за предательство испугалось простонародье, в таких случаях наказывают главарей, а не всю массу, что мы и продемонстрировали. Излишне устраивать экзамены моей честности, великодушию, у меня достаточно средств, чтобы кого угодно убедить и в том, и в другом. Для меня весьма прозрачна вся ваша игра. Увы, не с тем, с чем следовало, явились вы ко мне, не изворотливость вызывает сочувствие, не ложью надлежит добиваться доверия.

Мандоний потупился, потом встрепенулся, велел удалиться своим спутникам и, глядя в глаза Сципиону, сказал:

— Корнелий, я устроил этот словесный маскарад лишь для них, в присутствии соплеменников я не мог говорить открыто. А то, что ты выше нашей хитрости, мне давно известно.

— Ты снова врешь! Мандоний опять опустил взор.

— Что же мне остается делать! — воскликнул он в отчаянии. — Посуди, Корнелий, зазорно ли было нам, воспользовавшись случаем, сбросить иго? Перед тобой мы виноваты, но перед богами и своим народом правы!

— Во-первых, наше верховенство — не иго, надеюсь, вам удастся в этом удостовериться, — спокойно сказал Публий, — а во-вторых, признайся, ведь вы больше думали о расширении собственной власти, чем о благе народа?

Испанец развел руки.

— Ты читаешь в наших душах лучше нас самих… Так загляни в меня поглубже, и ты увидишь, что с нынешнего дня нет в Испании преданнее тебе человека!

— Вот это, пожалуй, прозвучало естественно. Но все же позволь мне день-другой подумать.

— Корнелий, мы привели с собою заложников. Среди них наши жены и дети.

— Похвально, вот довод, который в нынешней ситуации убедительнее всех, перечисленных тобою ранее. Но ты ведь знаешь, что я предпочитаю истинную, добровольную дружбу.

Говоря это, Сципион направился к выходу и сделал знак ликторам следовать за ним. Переступив порог, он вдруг замер, как пораженный нежданной стрелою, пущенной из-за угла. Перед ним была толпа испанцев.

— Кто это? — глухо вымолвил он.

Вопрос был излишен, но ему требовалось время, чтобы прийти в себя от внезапного шока, причина которого еще скрывалась от его разума и мутила душу откуда-то из глубины.

— Заложники, — ответил Мандоний, довольный произведенным впечатлением, отнесенным им на счет внушительности делегации.

Сознание Публия еще плелось в хвосте эмоций, и, когда уже все его существо знало, в чем дело, оно, наконец, произвело на свет одно слово: «Виола». Взгляд Сципиона столкнулся с пристальным взором красавицы, и ему почудилось, будто в разделявшем их пространстве сверкнули искры. Ее глаза лучились каким-то холодным лунным светом, и весь облик казался пронизанным неким привнесенным, чуждым духом. Она очень изменилась. Красота ее расцвела пуще прежнего, но приобрела пряный аромат и стала яркой до бесстыдства. Черты лица слишком резко подчеркивались всевозможными косметическими средствами, завезенными сюда финикийцами с Востока, в фигуре с вызывающей четкостью обрисовались характерные особенности женского тела, отчего линии утратили трогательную девическую нежность; резкость, законченность форм подавила мягкую утонченность. Из богини вдохновения она сделалась жрицей страсти, душа растворилась в плоти.

— Это жена Индибилиса, — сказал Мандоний, заметив, куда смотрит римлянин.

Публию показалось, что какая-то сила приподняла его и подвесила в воздухе в наклонном положении. Он силился развернуться обратно, опершись на землю, принять нормальное состояние, но не мог. Рука автоматически ухватилась за косяк двери, однако он тут же ее отдернул в гневе на свою слабость.

«Так вот в чем дело, — подумал Сципион, — этот волшебный музыкальный инструмент перенастроен другим хозяином, все струны перетянуты на новый лад, потому и звучанье столь фальшиво…»

— Позволь, я ведь помню его жену, — сказал он уже вслух, — именно я вернул ему ее после освобождения Нового Карфагена. Та, вроде бы, была постарше…

— А, так она, понимаешь, Корнелий, заболела, превратилась в калеку, потому и лишилась прав на мужа, — с подозрительным подобострастием поспешно разъяснил испанец.

От Виолы не укрылось сногсшибательное, чуть ли не в прямом смысле, действие ее чар на чужеземца, и она коварно улыбнулась, продолжая все так же дырявить душу Публия пронизывающим взором голубоватых глаз. Сципион тоже, не отрываясь, смотрел на нее, хотя несколько предыдущих мгновений ничего не видел. Теперь же взгляд его снова прояснился, особенно в свете полученных разъяснений. Он понял эту напыщенную величавость красавицы, которая, выйдя замуж за одного из могущественнейших царьков своего края, возомнила, будто сделала выдающуюся женскую карьеру, и перенесла гордость с личных достоинств на титул царицы, подобно тому, как некоторые мужчины теряют себя, сливаясь в своих помыслах с денежным мешком.