Счастливый дом - [2]

— Я не страдала! — выдохнула она. — Как можешь ты думать так? Минувшая ночь… — Алисия зарделась, вспоминая: Норман открыл для нее совершенно новый мир. Она судорожно сглотнула. — Прекраснее мгновений я еще не знала в своей жизни.

Ей хотелось прильнуть к нему, положить голову на его широкую грудь, но неприступностью своего облика Норман словно пригвоздил ее к полу. В глазах Алисии защипало от жгучих слез.

— Не жалей о том, что произошло, прошу тебя. Я этого не вынесу. Во всем виновата я одна, ты же знаешь. — Разумеется, это ее вина. Она застала его врасплох, воспользовалась тем, что он болен. Бесчестный поступок!

— Нет. — Норман отвернулся — руки засунуты в карманы плотно сидящих джинсов, широкие плечи под серой спортивной фуфайкой будто окаменели. — Вина полностью моя. Я на восемь лет старше и должен был контролировать себя, черт побери! Следовало немедленно отослать тебя к твоим плюшевым мишкам!

— Не говори так. Я не ребенок! — воскликнула Алисия с болью в сердце. Она теряет все, на что смела надеяться. Теряет его. Этого нельзя допустить. И она не допустит! — Норман… я люблю тебя! Неужели ты не понимаешь?

Он медленно развернулся и посмотрел ей в лицо. Черты его разгладились, взгляд смягчился. В душе Алисии вновь затеплилась надежда, мгновенно уничтоженная тихими словами:

— Тебе это только кажется, поверь мне. Прошлой ночью… для тебя это было впервые.

На небритых щеках Нормана выступил и тут же исчез слабый румянец, но глаза, прикованные к ее лицу, смотрели, не моргая, словно одним лишь усилием воли он рассчитывал внушить ей то, во что хотел верить сам.

— Поэтому вполне естественно, что ты вообразила…

— Я не вообразила! Не держи меня за круглую дуру! — Гневное восклицание Алисии стерло выражение стыда и жалости с его лица, в прищуренных глазах появилась настороженность. — Я полюбила тебя в ту же секунду, как только увидела, и с тех пор люблю! — Норман должен знать, сколь искренне и глубоко ее чувство. Нельзя, чтобы он думал, будто она кинулась ему на шею в порыве сиюминутной прихоти.

Норман не обозвал ее лгуньей, лишь сказал безучастно, с какой-то опустошенностью в голосе:

— Тебе восемнадцать лет, Алисия. И для своего возраста и нынешнего времени ты поразительно чиста и целомудренна. Если ты что-то и испытываешь ко мне, — это наверняка обычная детская влюбленность. — Он протянул руку, чтобы коснуться ее, но тут же отдернул и вновь сунул в карман. — Поверь мне, крошка, ты еще совсем юное существо и потому не способна разобраться в собственных чувствах. И я не готов позволить себе и далее оскорблять твою невинность более того, что уже позволил. Постарайся забыть о том, что произошло. У тебя впереди целая жизнь, и при любых осложнениях ты всегда можешь рассчитывать на меня, если мои слова для тебя еще что-то значат.

Он повернулся и, не оглядываясь, пошел прочь. А спустя час покинул Мэлверн.

Норман Пейдж занес над телефоном правую ладонь, опустил и, ссутулив широкие плечи, сунул обе руки в карманы темных потертых вельветовых брюк.

Комната давила на него. Он задыхался среди старинной французской мебели с чрезмерными изысками, среди картин в золоченых багетах и ярких ковров. Сдвинув темные брови, он зашагал взад-вперед вдоль огромного двустворчатого окна. Его серые глаза, отливающие стальным блеском, в хмурой задумчивости скользили по унылому зимнему парку.

Как же он ненавидит этот дом! Сколько здесь таится неприятных воспоминаний!

За последние семь лет он лишь раз, и то всего на час, переступал порог особняка — в день похорон второй жены Леона. И теперь приехал только потому, что у него не было выбора.

После смерти Филлис, погибшей четыре года назад, он помирился с отчимом. Леон официально усыновил Нормана почти тридцать лет назад, когда женился на его овдовевшей матери. И трехлетний ребенок, не знавший родного отца, который трагически погиб в горах еще до его рождения, безболезненно признал замену.

Лишь после смерти матери, скончавшейся от опухоли мозга, когда ему было семнадцать, начал он постигать истинную природу приемного отца.

Но то было в прошлом, и хрупкие отношения, вновь завязавшиеся между ними, развивались относительно гладко, поскольку Норман сразу оговорил, что намерен встречаться с отчимом только в лондонском клубе, членом коего тот являлся. На нейтральной, так сказать, почве. Теперь Норман был рад, что в свое время проявил милосердие и не отверг протянутую руку Леона, утверждавшего, что он сильно изменился. Норман скептически выслушал заявление старика, но на мировую согласился. Как-никак, он был его приемным отцом.

Однако во время последней встречи, два месяца назад, его скептицизм перерос в полное недоверие.

— Алисия вернулась в Англию, — сообщил тогда Леон. — Уже полгода здесь. Мы видимся довольно регулярно.

От внимания Нормана не укрылось, как при одном лишь упоминании ее имени засияли утомленные блеклые глаза на усохшем старческом лице. После смерти Филлис Леон медленно, но верно сдавал, и только из жалости к его немощности Норман подавил в себе порыв встать из-за стола и выскочить из сумрачного клуба в отрезвляющую суету городских улиц.