Счастливый день везучего человека - [9]

Байка там простая, как соленый огурец. Ну поймал старик рыбу, ну акулы ее сожрали. Да не все так просто, суть поглубже сидит. И читает ее Федотыч, перечитывает замусоленные уже страницы, и все копается, на себя прикидывает и так и этак. И что, думает, тот патлатый там понял? Эта книга не для шпаны зеленой, эта книга для стариков. И автор той книги — как его — нет, не вспомнить, пацан говорил, застрелился. Не верит старик: что ему стреляться? Это ведь только от полной безысходности можно руки на себя наложить. Как тот немец в Югославии. А Федотыча еще не тянет на тот свет.

А почему ж тому старику снились львы? Федотычу самому, в кошмарных снах — так только самолеты.

…Полежал Василий Федотыч, подремал. Проснулся, «освежился» чуть-чуть. Поставил стакан на место: для приема «коньяка с резьбой» у него один стакан, постоянный. Потому как неистребимый дух от него, неотмываемый. И хоть гостей почти не бывает у него, не приведи, боже, случайно если кто нюхнет.

Достал письма сына, очки нашел. Сидит перечитывает. И как всегда одни и те же мысли в голову лезут: а что если? Может, махнуть все же? Сесть, прям, уехать! Сейчас, сегодня. Или уж никогда. И деньги есть, билет, тем паче половинный, как фронтовику, участнику. Он ни разу им и не пользовался, не ездил давно уже никуда. Льгота все ж, а ему, вроде, ни к чему. Да и другие льготы тоже… Участникам положены кое-какие дефицитные вещи, продукты там, каких на обычных полках не увидишь. Кто-то там в семью несет, детям, внукам. А ему для кого?

Один раз только выручило его удостоверение, хорошо выручило. Домой пробирался чуть тепленький. Так в собственном дворе два милиционера остановили. Усекли, видать, что нетверд старик на ногах. Перво-наперво — документ. Напугался Федотыч, книжечку свою тянет. Старший прочитал, вернул: идите, говорит, папаша, поаккуратней только. А второй интересовался: далеко ли вам, помочь, может? Молодые ребята, наверняка шевельнулось у них что-то. А Федотыч поскорей тягу. Пронесло!

А мысли все к тому же. Это ведь не случайно, думает, деньги под ногами валяются: это судьба, может, еще дает шанс. Последний, может, шанс…

А что, думает, и уеду. Уеду, пропади все пропадом! Доживу остатки, как человек. А то и внучку свою ни разу не видел, а ведь дед.

И смотрит на фото: там Юрка с дочерью на руках.

— Господи, — шепчет про себя, — уеду!

Вот выпью, думает, еще немножко и буду собираться. Потом запру комнату и на вокзал пойду. Куплю билет, сяду в вагон. Господи, просто-то все как! Напьюсь чаю и на верхнюю полку залягу. И колеса тук-тук-тук, станции мелькают, полустанки, деревни, города… А ночью — огни. Море огней. А я смотрю себе, лежу и смотрю, как они проносятся мимо…

Приеду и в магазин пойду. В игрушечный. Покупать куклу внучке. Или нет, мишку плюшевого. Подарок от деда! Пусть играет девочка…

* * *

В этот раз Федотыч запил надолго. Соседи недоумевали: откуда старый синяк деньги берет? Ведь давно уж, вроде, на подработку не ходит, не берут, видно. Ни на почтамт, ни на винзавод. Неужели, думают, украл? Вот ведь до чего с этой пьянкой докатиться можно.

А Федотыч бледный, опухший, трясущийся, с длинными растрепанными, серыми от седины волосами, выползал по утрам, когда большая часть обитателей «барака» уходила на работу, нетвердыми ногами ковылял через дорогу в «Ландыш». Затем со скрипом поднимался к себе, преодолевая сто восемь ступенек. Ему ли не знать, сколько их! Запирался на два оборота. Он даже не заметил, грешным делом, как на смену старому пришел новый год — это его не волновало. Да ему и не до того было: он думал.

Думал о родном городе, о жене, забывая, что ее давно уже нет на свете, о сыне, которого не видел уже лет шесть (или восемь?). А главное — о внучке: ее он не видел никогда.

И увидит ли?

А еще о поездах, которые каждый божий день уходят от вокзала.

Без него.

Самое время мечтать…

Грузовик-газон, тащивший по проселку бесконечный пыльный шлейф, затормозил. Я открыл дверцу и выкинул из кабины свою дорожную сумку с заграничной надписью — ее никто не мог расшифровать. Пыль взметнулась. Она была тут повсюду. Я выпрыгнул следом за сумкой. Завел руки за спину и резко прогнулся — суставы хрустнули. Без разминки, растяжки, бега я уже отвык. Ну да ладно, предстоит пешая прогулка, это тоже, говорят, неплохо.

Было еще совсем рано, но солнце заявило о себе во весь голос.

— Юг…

— Что? — водитель не расслышал, не понял: шум мотора заглушил мое ценное сообщение.

— Да так, ничего… Юг, говорю, тут. Тропики. А, может, даже и субтропики — тебе лучше знать. На двенадцать часов южнее города…

— А-а… Ладно, северный человек, лови карадан. — Он протянул ладонь, большую, как маленький тазик. В ней вполне могла уместиться моя голова вместе с очками (Я очкарик, но очки ношу затемненные. Чтобы не знали, что я — очкарик).

— Спасибо. — Я уже шарил в кармане джинсов, вылавливая дензнак.

— Ха! Спасибо — многовато будет. Мне бы и три рубля вполне хватило.

— Какие базары! — Я выудил наконец зелененькую бумажку.

— Эх, горожанин ты гнилой! А еще северный человек. Я шучу, понимать надо. А то проеду по спине.

— Извиняй, братан.