Счастливый браслет - [4]

Итак, он представился Питером, заявил себя поэтом и предложил Анне послушать его стихи. Анна постеснялась отказать поэту, хотя к тому моменту немного замерзла, поэтому и предложила пройтись.

Пива Анна не любила. А еще она не признавалась даже себе, что побаивалась молодых людей, постоянно пьющих даже слабоалкогольные напитки. Хотя практически все ее однокурсники и однокурсницы грешили по этой части:

— Нет, пива я не хочу.

— Ну извините, больше ничего нет, — Питер с помощью зажигалки открыл небольшую коричневую бутылку, и пробка, прочертив в воздухе дугу, шлепнулась в снег.

И город плыл сквозь зарево огней,

И небо отливало поволокой,

Вам не найти кого-нибудь верней

Меня…

— Очаровавшись фотой… Послушайте, Питер, вы со всеми девушками так разговариваете? Или я — это приятное исключение. Так вот, на будущее, прежде чем пичкать незнакомку плохими стихами, выясните, чем она занимается.

— И чем вы, Анна, занимаетесь? — спросил поэт, доставая из сумки очередную полувысыпавшуюся папиросу.

— Но ведь я вам намекала, когда цитировала Есенина. — Анна закашлялась. — Простите, но от ваших сигарет дым, как от горящего овина.

— От «Неопалимого», — с кривой усмешкой проговорил Питер.

— О! Вы читали Набокова, и, значит, одно из двух, либо вы не безнадежны, либо мы с вами коллеги по филологическому цеху, — предположила Анна.

— Второе верней. — Питер снял несуществующую шляпу, помахал ей в воздухе и раскланялся. — Позвольте представиться: студент четвертого курса лит-института, поэтический семинар. А вы где учитесь?

— МГУ, филфак.

— Ну, куда нам, с нашим свиным рылом, в ваш клан богатых и избранных…

Стихов он знал великое множество, он прямо-таки сыпал ими, как снежной крупой, которая, как назло, зарядила ближе к вечеру. Поэт, казалось, совсем не чувствовал холода, он только достал из кармана поношенной куртки черную вязаную шапочку, натянул ее на голову и продолжил читать. Они прошли от Александровского сада до храма Христа Спасителя и двинулись по Бульварному кольцу, миновали Гоголевский, Никитский, Тверской; поэт посинел, но читать не прекратил; он бесконечно курил страшно едкие сигареты, буквально прикуривал каждую следующую от окурка предыдущей. Анна замерзла, но прерывать поэта не решалась; на Страстном она робко предложила зайти куда-нибудь выпить чаю, Питер сделал вид, что не расслышал, а может быть, действительно был поглощен своей музой. Анне стало стыдно за свое бесчувствие, она набралась мужества и последовала за поэтом дальше. На Петровском ее мужество иссякло, на Рождественском дрожащим голосом она взмолилась о пощаде.

— Скоро будет метро, — пообещал Питер.

По Сретенскому Анна почти бежала, поэт едва поспевал за ней. Судя по всему, он тоже замерз, и предложил Анне поехать к нему в общежитие. Анна отнекивалась, поэт настаивал. Обещал горячий чай, вино и гениев.

— Ты знаешь, — Питер почему-то перешел на «ты», видимо, совместное блуждание по морозу сближает, — Сере-га — он гений, — бормотал поэт, — вот я ему скажу, он тебе почитает. Васъка тоже гений, уже печатался. Он тебе подарит сборник со своими стихами. Илюха — это вообще сила. — Он потрясал в воздухе сухим кулаком.

— Петя, я не могу, правда, завтра вставать рано, занятия с утра, бабушка будет волноваться, — стуча зубами, оправдывалась Анна.

— Ты много теряешь, — настаивал Питер.

— Мне очень жаль, но я вынуждена отказаться.

— А если это любовь?

Они наконец подошли к метро.

— Как-нибудь в другой раз, — пообещала она.

— Я позвоню.

— Хорошо. — Аня поспешно продиктовала поэту номер телефона.

Потом она жалела об этом, надо было сказать, что телефона нет, или соврать что-нибудь. Но Аня врать не умела.

Питер еще долго преследовал ее своими звонками, и между ними происходили долгие мучительные объяснения.

С тех пор Аня стала осмотрительнее, прогулки по Александровскому саду пришлось прекратить, хотя она часто тосковала по своим любимым местам.

Правда, у нее была Лола. Ей Анна прощала все. Лола всегда держалась чуть свысока, но ведь так и должно было быть. Она — красавица, дочь богатых родителей, окружена поклонниками, многочисленными приятелями и приятельницами. Она и Аня — словно девушки с разных планет. Конечно, Лоле трудно понять подругу, но ведь она пытается. За годы учебы девушки ни разу не поссорились, а это кое-что да значит. К тому же Лола познакомила Аню со своей мамой, и сама с удовольствием приходит в гости к подруге, любит поболтать с бабушкой, с восторгом рассматривает старые альбомы, восхищается библиотекой, собранной дедом. Аня любит, когда Лола приходит в гости. Раньше она думала, что бабушка тоже в восторге от ее подруги. Но бабушка как-то обмолвилась:

— Бог с ней, какая-то она слишком… Аня даже растерялась:

— Как это — слишком?

— Ее слишком много, — пояснила бабушка.

— Что ты, бабуль, она такая красавица! — воскликнула Аня.

Бабушка покачала головой и улыбнулась грустно:

— Ах, Анюта, цены ты себе не знаешь… Настоящая красавица — ты.

— Я? — удивилась Аня. — Вот уж не вижу ничего красивого.

— Дай срок, найдется тот, кто увидит, — загадочно пообещала бабушка.

Аня не придавала бабушкиным словам особенного значения; всем известно, для родителей нет никого красивее детей. Но все-таки было приятно слушать, когда бабушка расхваливала свою любимицу. Тайком, когда никто не мог ее видеть, Анна становилась перед зеркалом, смотрела на себя, поворачиваясь так и эдак. Она распускала свои густые светлые волосы, разводила руки, приподнимала край платья, чтобы увидеть — стройные ли у нее ноги. Щурила глаза или широко распахивала их, улыбалась, хмурилась, строила рожицы отражению. Иногда она себе нравилась, но потом приходила в университет, смотрела на уверенных в себе студенток, общалась с Лолой и понимала, что она гадкий утенок. Только у Андерсена утенок вырос в прекрасного лебедя, а ей, видимо, так и придется остаться уткой.