Счастливое недоразумение - [15]

Столовое серебро носит следы поспешной чистки. Я вытираю свой прибор салфеткой, родственники Шада говорят о людях, которых я не знаю, и, покатываясь от смеха, пересказывают не слишком забавные истории. Я делаю попытку завязать беседу с Карстэрсом, который поразительно застенчив.

Шад, как я замечаю, занят тем, что очаровывает родственников, я сижу рядом, натянув на лицо улыбку.

И так будет продолжаться дни, недели, месяцы? Я испугана не интимной стороной супружества, выражаясь словами моей матушки, а отсутствием внутренней близости, свойственной браку.

Как жаль, что здесь нет Энн!

После свадебного обеда я прощаюсь с родителями. При расставании даже мой брат, благодаря обильно лившемуся шампанскому, с красными глазами трубит в носовой платок. К моему удивлению, Джордж клянется, что если Шад окажется плохим мужем, он его отходит хлыстом, а затем поворачивается к Шаду и обнимает его как брата.

— Она неплохая девочка, — говорит он. — Ее нужно держать в узде, но она преуспеет.

— Уходи, Джордж, ты пьян, — выпроваживаю я брата. Как жаль, что я трезва!

Я была не в состоянии ни есть, ни пить. Джордж обнимает меня за талию и, обдав винными парами, шепчет на ухо:

— Он ищет любовницу, Лотти. Я подумал, что ты должна знать. Вот как они поступают, аристократы. Он был вчера в театре с этим своим приятелем на деревяшке, заходил в ложи к девицам.

— Спасибо, брат. А теперь отправляйся домой. — Я задумываюсь, не приказать ли большеногому Робертсу выставить моего братца, но, к моему облегчению, мои родственники удаляются.

Облегчение мое длится недолго, потом мне становится страшно. Мне хочется броситься за ними, схватить за руки, умолять не оставлять меня наедине с этим мужчиной, который смотрит на меня с…я не могу расшифровать его выражение. Не знаю, презрение это или желание, в любом случае это меня чрезвычайно нервирует. Что, если он хочет вступить в супружеские отношения прямо здесь, на столе в столовой?

Я дико озираюсь в поисках лакея, чтобы приказать сдвинуть стол. Мои худшие опасения оправдываются, когда Шад отсылает Робертса из комнаты, и мы остаемся вдвоем, стол чист.

Я бочком двигаюсь к камину и поглядываю на кочергу. Не то чтобы я против идеи спать с Шадом, в глубине души меня это чрезвычайно интересует, начиная с того незабываемого поцелуя в саду.

Он большими шагами пересекает комнату, направляясь ко мне. Это похоже на приближение дикого зверя, и в какой-то безумный миг я решаю запрыгнуть на стол и позволить Шаду делать со мной все, что захочет.

Но в последний момент взгляд Шада смещается за меня, и он подходит к высоким часам, которые стоят у противоположной стены. Открыв корпус, Шад вставляет ключ и заводит часы.

Я же очень рада, что не растянулась раньше времени на столе, и пытаюсь держаться спокойно.

В комнату возвращается Робертс.

— Ох, сэр, — укоризненно говорит он.

— Не забывайся, — отвечает Шад. Интересно, он так же возбужден, как я?

— Вы же знаете, милорд, к этим часам нужен особый подход.

Шад закрывает шкафчик.

— Мэм, мы с сестрой взяли на себя смелость выбрать вам горничную. Это Аннабелл Уидерс.

В комнату входит элегантно одетая женщина. С надменным видом она расправляет платье и ухитряется вложить в реверанс глубочайшее презрение к нам.

— Здравствуйте, милорд, миледи. — Ее рот кривится в подобии улыбки, но это скорее насмешка.

— Вы поможете леди Шаддерли одеться для прогулки и театра, — говорит Шад. — Можете идти.

Уидерс и Робертс уходят.

— Не командуйте, что мне делать! — негодую я. Шад поднимает бровь — как жаль, что я этого не умею, — и прислоняется к столу.

— Но мы же не можем провести день нашей свадьбы порознь.

— А если я не желаю ехать в парк и театр? Если мне не нравится Уидерс?

— Не ершитесь, Шарлотта. Поберегите свою энергию для более важного сражения. Согласен, Уидерс довольно отвратительна, но, по словам сестры, она умеет обращаться с шелковыми чулками. — Он лезет в сюртук и бросает на стол плоскую коробку. — Теперь это ваше.

— Что это? — Коробка обтянута несколько потертой шагреневой кожей. — Спасибо, сэр, — добавляю я, как могу любезно.

Подняв крышку, я вижу блеск жемчуга и огненные вспышки рубинов в массивной старомодной оправе. Я снова смотрю на портрет умершей матери Шада и узнаю ожерелье и серьги.

— Позвольте мне. — Шад берет ожерелье с поблекшего кремового атласа и встает позади меня.

От его теплого дыхания, овевающего мой затылок, меня бросает в дрожь. Золотое ожерелье тяжело ложится на мои ключицы, согреваясь на коже.

— Посмотрите. — Он поворачивает меня к зеркалу над камином, и наши взгляды встречаются. Я не могу решить: то ли эти драгоценности — самые отвратительные из всех, что я видела, то ли — самые красивые. В них я сама себе кажусь незнакомкой, но это я. У меня новое имя, новый дом и очень мало волос.

— Дверь гостиной снова открывается, и Шад отступает от меня.

Что теперь? — Он чрезвычайно раздражен, не знаю почему. Это заставляет меня задуматься, не вышла ли я замуж за сумасшедшего.

— Просите, милорд, — говорит Уидерс. — Миледи нужно переодеться для прогулки. Горячая вода готова. — По тону ее слова больше похожи на приказ, чем на формальную вежливость.