Счастливчик - [13]

Огромная пещера – трюм, со множеством металлических лежанок, застеленных деревянными подстилками. На них лежали, сидели, стояли. Люди. Члены стаи. Братья.

– Это твое место, – один из членов конвоя неосторожно задел мою спину,и я уткнулся носом в круглую ножку лежанки, – Запомни номер на кровати. Отныне ты станешь отзываться только на него.

Я уперся глазами в небольшую пластмассовую пластину в изголовье. Джи—Ай—666 —косая черта—1. Могли бы просто нацарапать мое настоящее имя. Счастливчик – звучит куда благороднее.

– А—а… – я только хотел поделиться предложением с конвоем, но увидел лишь спины, скрывающиеся в выходном проеме. Дверях, если не ошибаюсь.

– Эй, урод, ты с какой планеты?

С соседней кровати на меня уставились маленькие, зеленые глазки. Неприятный тип, сообразил я, но врожденное чувство такта не позволили оставить вопрос без ответа.

– Не знаю. Просто с планеты.

– Когда тебя взяли, урод? – какие любопытные, даже милые новые братья.

– Не знаю. Недавно. Я успел только один раз проголодаться.

Я попробовал на жесткость деревянную подстилку на кровати. А ничего. Немного мягковата, но должно быть спать на ней одно наслаждение. Хотя кроватка, как лежанка, могла быть и попрочнее.

Закинув ноги на невысокую подставку с краю, я привычно улегся на подложенные руки и приготовился вздремнуть. Только человек с соседней лежанки имел на мой счет свои планы.

– Урод! Так это тебя прозвали дикарем? – говоривший неприятно рассмеялся, обнажив крепкие, белые зубы.

А я все никак не мог вспомнить значение одного слова.

Урод. Урод. Ур… Ну конечно! Определение человека, имеющего необычное строение мышц лица.

– Спасибо, – я приподнял чуть голову и кивнул мужику с соседней кровати, – Вы тоже урод. А насчет дикаря – вполне возможно. Раза два или три ко мне обращались именно так.

Мне показалось, что человек слегка обиделся за то, что я хорошо отозвался о его внешности. Право, он этого не заслуживал. Ну и морда!

Я отвернулся и постарался заснуть. Дома, скорее всего, уже наступил день. А я, мало того, что с пустым желудком, так еще и устал, словно всю ночь шлялся по Дорогам. А насчет еды, можно поинтересоваться у соседа. Надеюсь, он не попросит за это слова Обещания. Я то ответил на всё, что его интересовало.

Я перевернулся:

– А где здесь можно найти…

Харя мужика находилась на расстоянии одной двадцатой меры от моего носа. Не меняя положения головы, я скосил глаза на подрагивающую руку соседа. У него в кисти сверкала узкая острая железяка. Кстати, хороший повод, чтобы познакомиться поближе:

– Это что, урод? – я схватил железку ладонью и потянул на себя. Мужик уперся, покраснел и стал дергать рукой туда—сюда.

Я только улыбнулся. Потому, что я не идиот и прекрасно представляю, что такое нож и как он остер. Но мои ладошки выдерживали даже неосторожно схваченные лопатки Росси.

Мужик сдох слишком быстро. Даже неинтересно.

– Отпусти, – немного тише обычного, проговорил он, – Я больше не буду. Извини.

Извинения дают только ночной жертве, которую лишают жизни. А лично я не собирался делать ничего такого. Но все равно:

– Извиняю. Где здесь можно перекусить? И не смотри на меня, как на Кротогона. Это что? Слишком сложно?

Вот что значит разговаривать вежливо. Мужик быстро спрятал нож, сполз под кровать и вытащил лист, свернутый кульком. По человечески – бумажный пакет.

– Вот. Бери. Ешь. Не жалко… – да мужик, вообще, человек с большой буквы! Как и я – Охотник.

В пакете я не нашел ни земляных червяков, ни сладких слизняков, ни даже сластры. Только круглые, приплюснутые с двух сторон, металлические коробки.

– " Днев—ной Ленч Ту—рис—та", – по складам прочитал я, – Это что за « Ленч Туриста» ? И как его употреблять?

– Просто вскрываешь крышку и ешь.

Немного подумав, я обвел ногтем мизинца по большому радиусу банки, вспарывая крышку. Вполне возможно, что я сделал что—то не так потому, что человек имеющий необычное строение мышц лица как—то странно охнул и произнес несколько не совсем понятных слов, определение которых не поддается нормальному переводу на язык Ночных Охотников.

По вкусу «Турист» напоминал мясо протухшего на солнце Зукра. Но не в моем положении разбирать вкусовые качества предлагаемой пищи. Восьми банок хватило, чтобы привести изголодавшийся желудок в порядок.

Приняв горизонтальное положение на кровати, с внутренним удовлетворением слушая сытое урчание вздутого живота, я вежливо попросил человека, со слезами на глазах убирающего в пакет опустошенные жестянки:

– Рассказывай.

– О чем? – недоуменно пожал тот плечами, показывая, насколько непонятливы бывают люди.

– Хотя бы о том, для чего нас тут держат? Что собираются делать? И что означает слово – продукт?

– Так ты ничего не знаешь?

Я вздохнул. И совсем не потому, что возмущался недалекой мыслью мужика. Просто мне было слишком хорошо. Тепло и сытно.

– Я же сказал, что прибыл на корабль совсем недавно.

– Мы – рабы.

Рабы. Представители людей не имеющих права голоса, права распоряжения своей жизнью. Не имеющих права на все права.

– Для чего? – в последнее время мне и так не слишком везло, чтобы расстраиваться из—за таких мелочей, как отсутствия иллюзорных прав, в которых я ни черта не понимал.