Счастливая - [68]

Двери распахнулись. Появившийся из зала суда пристав одними глазами подал знак Мэрфи.

— Ваш выход, Элис, — сказал Мэрфи. — Помните: не надо на него смотреть. Он будет сидеть за столом защиты. Когда развернетесь к залу, найдите взглядом Билла Мастина.

Пристав — ни дать ни взять театральный билетер с армейской выправкой — подошел к нам, чтобы проводить меня в зал. Они с Мэрфи обменялись кивками, передавая меня с рук на руки.

Я сжала папину ладонь.

— Удачи тебе, — сказал он.

Обернувшись, я порадовалась, что Мэрфи остался рядом с отцом. Ведь отец мог, например, пойти в туалет и столкнуться там с мистером Мэдисоном. Мэрфи такого не допустит. Только теперь я перестала подавлять в себе то, что накануне терзало меня болью в висках и весь год кипело под черепной коробкой — ярость.

В зале суда меня затрясло от страха. Я прошла мимо стола защиты, мимо судейского возвышения, мимо стола обвинения, направляясь к знакомому месту для дачи показаний. Утешало лишь то, что для Мэдисона теперь наступит сущий кошмар, хотя он еще этого не знал. Весь мой вид символизировал студенческую юность. К тому же я была одета в красное, синее и белое. Женщина-пристав, немолодая, в очках с тонкой металлической оправой, помогла мне подняться на ступеньку. Я развернулась лицом к залу. Гейл сидела за столом обвинения. Мастин стоял. На других присутствующих я не смотрела.

Пристав встала передо мной с Библией в руках.

— Положите руку на Библию, — сказала она.

И я повторила то, что тысячу раз видела по телевизору.

— Клянусь говорить правду… Да поможет мне Бог.

— Садитесь, — сказал судья.

Мама всегда учила нас аккуратно носить юбки и тщательно расправлять их, прежде чем сесть. Так я и сделала, прикрыв от посторонних глаз то, что легко читалось у меня над коленкой сквозь чулок телесного цвета. Еще утром, одеваясь, я прямо на коже вывела синей шариковой ручкой: «Сдохни». Разумеется, это было обращено не ко мне.

Мастин приступил к делу. Попросил меня назвать имя и место проживания. Домашний адрес. Плохо помню, как я отвечала. Мне требовалось хоть немного освоиться. Точно зная, где сидит Мэдисон, я не смотрела в ту сторону. Пэкетт откашливался, шурша бумагами. Мастин спросил, где я училась в школе. В каком году окончила. На минуту он прервался, чтобы с разрешения судьи Гормана закрыть окно. Потом опять обратился к хронологии. Где я проживала в мае тысяча девятьсот восемьдесят первого года? Он попросил меня сосредоточиться на событиях седьмого мая восемьдесят первого и первых часах следующего дня, восьмого мая.

На каждый вопрос я отвечала детально и, как учила меня Гейл, с расстановкой.

— Угрожал ли он вам словесно, когда вы кричали и сопротивлялись?

— Он сказал, что убьет меня, если я не буду делать то, что он скажет.

Встал Пэкетт:

— Прошу прощения, мне не слышно, что вы говорите.

Я повторила слово в слово:

— Он сказал, что убьет меня, если я не буду делать то, что он скажет.

Прошло немного времени, и я начала запинаться. Мастин с помощью наводящих вопросов подвел меня к тому, что было в тоннеле под амфитеатром.

— Что там произошло?

— Он приказал мне… чтобы… ну, в общем, я к этому моменту поняла, что ему от меня нужны не деньги.

Это было неудачное начало выступления, которому предстояло стать важнейшим в моей жизни. Я пыталась построить фразу, тут же сбивалась и начинала заново. Причем не по недомыслию. Нужно было произносить эти слова вслух — вот в чем загвоздка. Произносить, понимая, что от того, как я это скажу, зависит исход моего дела.

— …Потом он заставил меня лечь на землю, снял брюки, остался в футболке и стал ощупывать мои груди, целовать их и прочее, одновременно заинтересовавшись тем, что я девственница. Он неоднократно спрашивал меня об этом. Потом полез рукой мне во влагалище…

Дышать становилось все труднее. Пристав, находясь рядом, смотрела на меня с тревогой.

Мастин не допустил, чтобы факт моей невинности остался незамеченным.

— Прервитесь на минуту, — сказал он. — Когда-либо до этого у вас были половые сношения?

Я смутилась:

— Нет, не было.

— Продолжайте, — сказал Мастин, возвращая меня к начатому рассказу.

Я говорила безостановочно почти пять минут. Описала нападение, минет, упомянула, как мне было холодно, подробно рассказала, как он забрал восемь долларов у меня из заднего кармана, о его прощальном поцелуе и об извинениях. О расставании.

— …и он позвал: «Эй, крошка!» Я обернулась. «Тебя как звать-то?» Я ответила: «Элис».

Мастину требовалась конкретика. Он спросил, как был введен половой член. Сколько раз было осуществлено проникновение: один или более.

— Раз десять или около того, потому что он все пытался вставить, а эта штука вываливались. Это можно считать «проникновением», да? Извините, это и есть «введение полового члена»?

Похоже, моя неискушенность их смутила: Мастина, судью, женщину-пристава.

— Так или иначе, проникновение имело место?

— Да.

Снова вопросы об освещении. Предъявление фотографий. Снимки места преступления.

— Вы получили какие-либо телесные повреждения в результате нападения?

Я перечислила травмы.

— У вас шла кровь, когда вы покидали место нападения?

— Да, шла.