Счастье-то какое! - [85]

– Привет!

В одной руке я держал сигарету, другой обнимал Олю. Было бы уместнее держать вместо Оли пиво? Или вместо сигареты?

– А кто это? – сказала Надя, застыв перед стендом с рубашками. Как покупатель, как покупатель.

– Это Оля. Зашла вот, – я поймал себя на желании зачем-то оправдаться. Какого черта?

– А ты как здесь?

– К тебе приехала.

Сейчас у нее задрожат губы, подумал я, тонкие губы, и она побежит к пыльным вихрям в сквере, а мне придется встать с мешка и оставить пиво и идти за ней, просто чтобы успокоить. И ничего из этого не выйдет, как всегда. А потом я плюну и вернусь, и Оли уже не будет. А Надя будет смотреть с той стороны большими глазами, большими глазами.

– А как узнала, где я?

Кажется, это был очень глупый вопрос, и кажется, Надя собралась уже ответить совсем не на него – но всё пошло по-другому: шумно подъехал следующий трамвай, Надя сделала стремительный шаг к нам в тент, отвесила мне пощечину – ах какую пощечину! – и, успев в закрывающиеся двери, укатила прочь, не обернувшись. Не обернувшись.

Я поднял с асфальта выпавшую сигарету. Хорошо, не в мешок. Допил пиво.

– Это кто?

– Надя. Девушка моя. Как она нашла-то…

– Девушка? – повторила Оля с интонацией, которую я сначала не понял.

– Бывшая, – сообразил наконец. – Полгода не виделись. Наверное, в общаге сказали.

Я посмотрел на Олю – а она на меня, прищурив карие глаза.

– Она психованная что ли?

– Не. Она поэтесса.

– А ты поэт?

– Я рубашки продаю.

– Эх, жаль. А похож.

Оля погладила меня по голове, а потом по горящей щеке.

– Точный удар! – торжественно сказала она.

Мы хохотали так, что остатки пива Оля расплескала себе на рубашку – пятна на белой ткани и сладкий запах.

– Ты даёшь!

– Ничего, дома застираю. Только мокро, – поежилась.

Я достал из мешка фиолетовую футболку.

– А как потом? – она осторожно открыла пакет. – Я постираю и верну.

– Фигня. Дарю. Хочешь бордовую еще?

– Ого, ничего себе! Давай, к папе на физру ходить буду. Прикрой чем-нибудь.

Я встал, вытащил из-под стола непристегнутый брезентовый полог, по ширине он был почти как тент. Встал в проходе. Развел руки.

– Готово!

Сидя ко мне спиной, Оля сняла рубашку и зачем-то стала аккуратно ее складывать. У нее была родинка на левом плече. А лифчика все-таки не было.

– У этой твоей, кажется, большие сиськи?

– У Нади? Вроде да.

– А у меня? – и повернулась. А я не успел разглядеть выражения ее лица и не мог теперь оторваться посмотреть.

– А у тебя красивее. Гораздо.

Я наконец поднял взгляд. Она улыбалась. Встала с мешка и крепко ко мне прижалась. «Брезент же грязный», – подумал я, стоя с разведенными руками.

– Ты хороший, – шепнула утвердительно. Быстро надела футболку и прыгнула обратно на мешок.

– Жаль, пива нет больше.

– Ага, – я свернул брезент. Поправил отцепившиеся рубашки.

Солнце уже ушло за козырек тента. Людей почти не было – затишье перед окончанием рабочего дня.

– Сколько времени, как думаешь? – мы думали об одном, забавно.

– Часов пять. Наверное. В семь собираться буду.

Она устроилась поудобнее, почти свернувшись калачиком. Забытый плеер свалился на асфальт, я поднял его, положил в коробку и кое-что увидел.

– А хочешь ликера? Грейпфрут-лимон. Хороший. На вечер купил.

– Запасливый какой, – Оля, всё еще улыбаясь, потянулась, и новая футболка обозначила знакомый уже силуэт. – Давай, конечно. А есть из чего?

– Сейчас придумаем, – сказал я, хотя особых идей у меня не было.

Вышел из тента и удивился, какой прохладный воздух снаружи. Мне было хорошо.

А вот Шуре, занявшей свое место рядом с тентом, – кажется, нет.

– Привет, царица бананов! – сказал я. – Ты давно здесь?

– С полчаса уже. Не заметил что ли, кавалер? А это кто там?

– Оля.

– А та, с трамвая?

– Надя.

– Ты даёшь! – она посмотрела на меня с ехидным сочувствием.

– Да как-то… – начал я объясняться, а потом подумал: чего это собственно.

Спрашивать, почему она сегодня поздно, не стал – и так было видно.

– Ты б поправилась пивом хотя бы, Шур, вечер скоро. Иди возьми, я присмотрю.

– Не лезет пиво, пробовала, – она вяло курила, скорчившись на раскладной табуретке.

– А чего приехала вообще? Отлежалась бы.

– Да тоскливо стало. Что сидеть на рожи эти смотреть.

Какие рожи имелись в виду, я не знал, но вполне мог представить.

Точка Шурина, между тем, выглядела плачевно: столик покачивался на незакрученных ножках – что, впрочем, вряд ли влияло на точность взвешивания; ящики с бананами были свалены кое-как, но сверху – сверху на них стоял лоток сизо-красных яблок совершенно невероятного размера.

– Бельгийские! – гордо сказала Шура, проследив мой взгляд. – Дорогущие. Дали на пробу.

После пива страшно хотелось есть, да и денег почти не осталось, но невозможно было оторвать взгляд от глянцевых боков. Гулять так гулять, подумал я.

– Давай что ли парочку красоты этой, Шур. Раз такое дело.

Заглянул обратно в палатку и сделал большие глаза: сюрприз! Оля послала в ответ густой воздушный поцелуй. Должен ли он тоже пахнуть помадой?

– Матвей, помоги достать. Что-то совсем сил нет, – позвала Шура.

Я снял ящик с бананового развала, поставил рядом, и она принялась неловко выковыривать яблоки из цепких объятий пластикового лотка.