Счастье потерянной жизни. Т. 3: Просто ученики - [43]

— Да, да это так, к моему глубокому несчастью! Я сознаю это! Но мне больно от того, что если есть Бог, почему Он не любит меня, ведь я абсолютно одинок. Если бы я хоть от кого-нибудь увидел участие, хоть маленький луч любви, чтобы я в нем увидел Бога…

В таком страшном отчаянии оказался этот бедный ученый человек.

Их беседу с Комаровым прервал тюремный обход. Вскоре вся камера погрузилась в глубокий сон, и только из темного угла раздавались глубокие вздохи, страдающего бессонницей, человека.

Утром, после туалета и завтрака, все обитатели камеры вышли на прогулочный двор. В углу двора, не поднимая глаз, в подавленном жалком состоянии топтался астроном: одинокий, жалкий, раздавленный. Вдруг двери прогулочного двора открылись, и надзиратель, назвав фамилию астронома, увел его со двора.

Женя с тревогой подумал о судьбе этого человека, и мысли о нем не покидали его до самого конца прогулки. При возвращении в корпус, Комаров оказался перед дверью камеры первым. Переступив порог камеры, он оказался в объятиях ликующего астронома:

— Евгений Михайлович!… Вы понимаете… вы знаете…, - волнуясь, он с плиткою шоколада стоял перед Комаровым. — Дорогой мой, да, действительно, есть Бог! И именно такой, о каком вы мне говорили, и я теперь сам, понимаете, сам верю — е-с-ть Б-о-г! — восклицал астроном, поднимая плитку шоколада над головой. Ведь вы помните… меня вызвали в комендатуру и, передав вот эту шоколадку, сообщили, что меня разыскала моя невеста и передала ее с горячим приветом. Нет, теперь я не один, есть еще и она, а главное — это то, что Бог, действительно, есть, и Он любит меня, теперь в Него верю и я.

Женя был рад и счастлив от сознания, что, несмотря на адскую обстановку, ему удалось передать маленькую веру в Бога этому жалкому человеку. Он молча слушал, как преображенный его собеседник, без умолку изливал свои чувства. Комаров даже помечтал: "Ах, как был бы я счастлив, если бы этот человек вообще покаялся и оказался братом по вере". Но увы, мечте этой не дано было осуществиться. Окошко в двери открылось, и Комарова неожиданно вызвали с вещами. Он быстро, на ходу собрал все в охапку и успел лишь пожать руки своим кратковременным друзьям.

Женю Комарова перевели в соседний корпус и поместили в светлую, уютную камеру, в которой было всего шесть человек, по-первому впечатлению, степенных, да и к тому же пожилых.

Однако, новый контингент в отличие от тех, с кем он встречался до этого, разочаровал его. Несмотря на свою степенность, эти люди были совершенно бездушны. Они и здесь были поглощены теми коммерциями, которые привели их в заключение. Они наперебой засыпали Комарова эпизодами из их неудавшихся авантюр. Каждый навязывал свое дело, убеждал в своей невиновности, требовал оправдательных аргументов и разочаровывался, даже обижался, когда собеседник понимал его, как-то иначе.

Христианской принадлежностью Жени никто из них не заинтересовался. В самое короткое время Женя убедился, что все эти коммерсанты, совершенно чужды евангельской истины — состояние их душ совершенно их не волновало, да и вообще, имели ли они душу — ту, которая стареет от потери любви, веры в Бога и человека, потери сострадания, не говоря уже о наличии внутреннего, духовного мира. Все их жизнепонимание определялось одним мерилом — выгодой, а понятие о счастье сводилось к убеждению — в удаче тех или иных комбинаций. Единственно, что их интересовало при знакомстве с Женей: где он живет, род занятий и знание уголовного кодекса в криминале — растрата, хищение, мошенничество. Один за другим, они, носясь по камере как "курица с яйцом", подбегали к Комарову со своими вариантами защитительных речей, касающихся их коммерческих авантюр, представляя его в роли адвоката, но Женя, терпеливо выслушав их, отпускал ни с чем.

И хотя в камере не слышно было ни единого слова тюремной брани, в обращении друг с другом говорили только на "вы", пол камеры охранялся от всякой соринки, а дым от папиросы выпускался строго в форточку окна, тем не менее, Женя задыхался от моральной затхлости своих новых знакомых.

Впрочем, его заинтересовал один из арестантов, который в отличие от остальных, был совершенно не разговорчив; упорно погрузившись сам в себя, он лишь редкими, глубокими вздохами напоминал о своем присутствии. Женя заключил, наблюдая за ним, что, видимо, это единственный человек, в ком он может обнаружить живую душу и коснуться ее христианскими словами утешения.

Человек не оттолкнул его при знакомстве и в кратких словах объяснил Комарову, что его хищение превышало сумму одного миллиона рублей, что растрата доказана документами, и он не имеет никакой надежды на смягчение наказания и ожидает единственного приговора — расстрела.

Женя с предельной доступностью объяснил ему о Всемогуществе Бога и спросил: есть ли у него самоосуждение за совершенное преступление? И если допустить на мгновение вариант — о снисхождении к его вине, чем бы он занимался после этого? Несчастный человек, не задумываясь, ответил:

— Единственно, в чем я виноват непростительно — это в том, что доверился людям, и не сумел обдумать всего до конца сам.