Счастье потерянной жизни. Т. 3: Просто ученики - [11]

В середине зимы, наконец, была открыта трасса и автомашины, нагруженные разным грузом, потянулись на прииски. Норма питания, хотя и стала выдаваться полностью, но истощенным людям это уже не помогало. Смертность стала увеличиваться до того, что ежедневно умирало по 5-10 человек. Окоченелых людей подбирали на сопках и волоком тащили в лагерь, некоторых подбирали, не дошедшими до бараков, у штабелей мха, на завалинках.

Владыкин был особенно потрясен, когда однажды, невдалеке от него, утром, с бранью, поднимали заключенного на работу (люди тогда спали, совершенно не раздеваясь), но он, лежа навзничь на нарах, с вчерашней пайкой хлеба на груди, не поднимался. Осмотрев его внимательно, обнаружили, что он мертв, а сжатый в кулаке хлеб выступал между пальцами как глина. Ужасом смерти веяло отовсюду.

Обессилевших, оборванных людей начали выбирать из бригад и поместили в одно место — огромную палатку, обложенную мхом. От этого их положение ухудшилось еще больше. Дух Павла Владыкина упал окончательно. Давно уже у него не было тех согревающих молитв, не было и места, подобного "Хорафу". Смерть медленно, но наступательно овладевала его душою и телом. Павел, что было силы, боролся с нею: иногда, добыв беремя дров, менял их на кусочек хлеба или котелок супа. Но уже неоднократно, физически более крепкие заключенные отнимали у него их, лишая его последнего источника спасения от голода. Мышление совершенно остановилось, все внимание было занято одним: хлеб, хлеб и хлеб… Вместо молитвы, Павел возносил только вопль к своему Господу:

— Боже мой, Боже мой, избавь меня от этих страшных мучений, пошли мне скорее смерть…

А шел ему всего-навсего 24-й год. В долгие зимние вечера он ходил в единственно рубленный барак и часами наблюдал там за людьми, в надежде найти "своих". Барак всегда был хорошо натоплен, и Павел, отогреваясь, видел, какими беспомощными погибали люди из "цвета" интеллигенции, совершенно не способные добыть где-либо пропитание. В прошлом: научные работники, мастера искусства и прочие великие люди — здесь превращались, более чем в детей. Украдкой, пряча от товарищей под полой бушлата котелок, в который удалось где-то поднять головку рыбы или горсть картофельных очистков, кто-нибудь из них протискивался к горячей печи, чтобы поставить его там.

Его сосед, с завистью, смотрел на него, но не имея ничего подобного, довольствовался лишь тем, что разбавлял водой остатки супа с хлебом, добавив соли, и кипятил их на той же печи. Люди пухли от голода, отравлялись съестными отбросами и погибали без стона, и единого взгляда сожаления со стороны начальства.

В один из солнечных, воскресных дней Павел с трудом поднялся на сопку, чтобы набрать дров для обмена на хлебушек.

Утомившись от тщетных поисков, он уже решил возвратиться в лагерь, как в стороне от набитой тропы, за бугром, услышал знакомое пение. Подойдя ближе, Владыкин увидел, как вокруг небольшого костра, расположившись на обогретых кустах стланника, с выражением глубокой скорби на почерневших от мороза лицах, мелодично, с чувством пели четыре человека:

Страшно бушует житейское море,

Сильные волны качают ладью;

В ужасе смертном, в отчаянном горе:

"Боже мой, Боже!" К Тебе вопию.

На мгновение, посмотрев на них, он узнал, что один из них, работал плотником, другой — столяром, остальные были не знакомы ему. Без слов, он опустился на колени между двумя из них, перед костром; глаза, полные обильных слез, поднял к небу и, хотя прерывистым, дрожащим голосом, но не нарушая стройности пения и благоговения, запел вместе с ними:

Сжалься над мною, спаси и помилуй!.

С первых дней жизни я страшно борюсь.

Больше бороться уж мне не под силу,

"Боже, помилуй!" — Тебе я молюсь…

Павел с таким чувством пел этот гимн с братьями, что подобного наслаждения он не испытывал никогда. Глядя на небо, ему верилось, что с ними вместе в эти минуты пели небесные Ангелы, а где-то еще выше их, стоя перед престолом Бога и Агнца, внимали их песне сонмы святых старцев в белоснежных одеждах, уже прошедшие этот же путь страданий.

Да, это было, действительно, воскресное собрание, но совсем не такое, в каких он участвовал когда-то в родном городе, но собрание, где бесчисленные сонмы небожителей соединились с этой горсточкой изможденных отшельников. Интересно было услышать, что эти же чувства высказывали Павлу и остальные четверо братьев. В эти мгновения их сокрушенные сердца посетил Дух Святой с такой силой, что один из них воскликнул:

— Братья! Может ли быть, еще большее блаженство, чем то, что мы, отверженные, приговоренные к смерти, испытываем здесь? Ведь Сам Господь и Его святые Ангелы с нами, и не к нам ли относятся слова утешения: "Ибо очи Господа обозревают всю землю, чтобы поддерживать тех, чье сердце вполне предано Ему" (2Пар.16:9).

Это Те очи, которые видели умирающего Стефана, Апостола Иоанна на острове Патмос, первомученников, терзаемых львами, наших дедов и отцов, умерших в пытках. Это очи Того, Кто Ангелу Филадельфийской церкви сказал: "Знаю твои дела… ты не много имеешь силы, и сохранил слово Мое, и не отрекся имени Моего… держи, что имеешь" (Отк.3:7-11). А что мы имеем, потеряв на земле все, это нам показал Господь с вами здесь, в эти минуты.