Счастье потерянной жизни. Т. 2: Огненное испытание - [40]

Вопрос был совсем неожиданным и он, побледнев, растерялся, но еще раз, поглядев на свое облачение, бойко ответил:

— По чину Аарона!

На это Новиков прочитал из Библии, Евр.7:11: "Итак, если бы совершенство достигалось посредством левитского священства… то какая бы еще нужда была восставать иному священнику по чину Мелхиседека, а не по чину Аарона именоваться?"

— Так вот, уважаемый, на основании прочитанного, священство по чину Ааронову отменено Христом, поэтому я вас еще раз спрашиваю, по какому же чину вы священник?

— По чину Мелхиседека — ответил тот, не задумываясь.

Кирилл Сергеевич прочитал тогда из Евр.6:20: "Куда предтечею за нас вошел Иисус, сделавшись Первосвященником навек по чину Мелхиседека." и еще: "А Сей, как пребывающий вечно, имеет и священство непреходящее" (Евр.7:24)

— Так вот, священник по чину Мелхиседека у нас един — Христос. А кто же вы?

Взрыв рукоплесканий и рев людских голосов заглушил неистово возмутившегося священника, который, как ужаленный, выскочил и выбежал на улицу. Проходя мимо молоканского настоятеля, священник громко сказал, показывая большим пальцем на Кирилла Сергеевича:

— Не радуйтесь, завтра и до вас доберется, ведь он приехал крестить ваших детей!

Собрание на третий день было необыкновенно оживленным. Кирилл Сергеевич проповедовал на тему: "Кто не родится свыше от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие" (Иоан.3:5).

Бессчетно раз читали это место Кабаевы. Но почему они только сегодня, услышав эти же слова из других благословенных уст, пришли в смятение? Если слова вчерашней проповеди были для Гавриила Федоровича гвоздями, вонзающимися в душу, то сегодня они бьют как молот по наковальне и, кажется, сотрясают мозги.

Собрание после проповеди загудело, как улей, а молокане закружились вокруг Новикова, как пчелы вокруг "чужака".

Один за другим, взволнованными, они покидали дом Кабаевых, получив от проповедника исчерпывающие ответы на свои вопросы.

Понемногу ушли и последние, остались только одни Кабаевы с гостем. Ужинали молча, а после молитвы Гавриил Федорович сейчас же, с явным нетерпением сказал:

— Вы что у нас наделали? Что вы теперь скажете о заповедях Господних? По-вашему получается, что о них и речи нет? А что говорит Сам Христос? "Если заповеди Мои соблюдете, пребудете в любви Моей, как и Я соблюл заповеди Отца Моего и пребываю в Его любви." (Иоан.15:10) и еще: "Будьте святы, как Я свят".

— Ай, ай! — крикнула Екатерина Тимофеевна, торопливо убирая со стола посуду и остатки ужина, едва ли не бегая, от стола на кухню, — Подождите же меня. Ну подождите! Без меня не начинайте! Я тоже живой человек, и душа болит не знаю как! — умоляюще говорила она, вытирая со стола тряпкой и, наконец, усевшись с мужчинами, вздохнула. — Ну-ну, так чего же про святость-то? — нагнувшись всем существом над столом, спросила она. Кирилл Сергеевич спокойно, читая стих за стихом из кабаевской же Библии, разъяснял им о праведности Христа, о святости через веру во Христа, о благодати и делах закона.

Возражать ему было невозможно, согласиться же с его доводами, означало — отречься от личной праведности, а это уже катастрофа…

"Лишиться собственной праведности, отказаться добровольно от того, что копилось и лелеялось с детства и было дороже всего на свете? — Нет, это невозможно!" — бушевало что-то внутри. Но тогда, как же объяснить ту истину, какую излагал им гость? Ведь она неопровержима и живет с ними в их же Библии, живет рядом с их праведностью. Если раньше они о ней не говорили, потому что не знали, а теперь как быть, когда узнали? Ведь это все равно, что умереть, это же не поповские постановления отбросить! Если те проповеди вонзались, как гвозди, и били по голове, как молот, то эта беседа, как багор разрушителя — сбрасывала со старого дома бревно за бревном. Душа в отчаянной битве изнемогла до предела. Так личная праведность не хотела уступать Христу. Все чаще и чаще стали появляться паузы в беседе и, наконец, все умолкли. Все углубились в свои мысли, сна и в помине не было.

Смерть или жизнь — выбор один!

Смерть для закона и личной праведности или жизнь по вере во Христа Иисуса, — вот что стало теперь ясно Кабаевым и за них этого трудного выбора сделать никто не мог.

"Всю жизнь прожила святою молоканкой и теперь, оказывается, это никому не нужно?" — протестовала в душе Екатерина Тимофеевна.

— Да! То, что спасение — через веру во Христа — это так, иначе Он не был бы Спасителем. Ум понимает это, но душе закрыто: почему святость по закону не нужна? Открыть надо, Кирилл Сергеевич, а кто откроет? — вопрошала Екатерина Тимофеевна, и опять надолго все замолчали.

Наклонившись над столом, Новиков тихо молился, во дворе петух надрывно прокричал победу над ночью, а за окном, алою ленточкой, над лесом занималась заря и быстро румянила все небо.

Кирилл Сергеевич спокойно опустил "молнию" и загасил ее. Дом погрузился в полумрак.

— Зачем? — возразила хозяйка, не понимая, почему гость так спешит.

Кирилл Сергеевич с нежною улыбкою, покачивая головой, ответил недоумевающей собеседнице:

— Опять зачем? Неужели с лампой светлее, чем с солнцем? Неужели с законом отраднее, чем с благодатью? Очнитесь! — Конец закона — Христос!