Счастье потерянной жизни. Т. 2: Огненное испытание - [34]

За самоваром немного разговорились, но шила в мешке не утаишь и настроения не спрячешь, особенно тому, кто не умеет прятать.

— Клавдия Ивановна, — обратился он к Катиной маме. — Я должен вам открыть один секрет о себе, но секрет очень важный, который может отразиться на судьбе Катюши.

Обе они насторожились до крайности.

— Сам я — из религиозной семьи, с детства до 15 лет верил в Бога, молился, жил как верующий мальчик, потом, с возрастом, все оставил. Последние годы я стал современным человеком, самым передовым из молодежи, занимая в обществе первое место. Но жизненные вопросы не дают мне покоя. Возможно, что я возвращусь к Богу. Что вы на это скажете?

— Ой, Павлик, да что же тут такого? Очень хорошо, верующий-то человек, как человек, у него и совесть в душе, и страх, а неверующий — басурман басурманом. Вот мои сыновья, один — мастер, другой — директор, а дома жизни нет — дерутся да ругаются. Я и сама хожу в церковь, она у нас вон на задах, да и икона "Иверская Божья Матерь" в углу стоит. Катюшу все время водила в церковь, пока она не выросла.

Дочь молча, с любопытством наблюдала за Павлом, лицо ее ничего не выражало.

— А хотите, я вам почитаю Евангелие, я привез с собою, — наклонившись к чемодану, проговорил Павел.

— Читай, это же Божья Книга, — ответила Клавдия Ивановна, и, увидев большой крест на ней, успокоилась совсем. Открыв Деяния Апостолов, 17 главу, он начал читать: "Бог, сотворивший мир и все, что в нем, Он, будучи Господом неба и земли, не в рукотворных храмах живет и не требует служения рук человеческих… Итак, оставляя времена неведения, Бог ныне повелевает людям всем повсюду покаяться; ибо Он назначил день, в который будет праведно судить вселенную, посредством предопределенного Им Мужа, подав удостоверение всем, воскресив Его из мертвых". Прочитав, Павел разъяснил смысл истинной веры в Бога и коснулся немного заблуждений православной церкви.

— Павел, вот ты грамотный человек, видишь и разбираешься, а мы темные люди: в какой вере родились, крестились, в такой и умирать будем. Написано все хорошо и правильно, надо бы исполнять, да видишь, не все получается…

Прочитав еще несколько глав, они с Катей решили пойти погулять.

— Павел! — держась за его руку, начала Катя, — мне сказали, что больно уж много там девок вьется вокруг тебя. Скажи прямо, не скрывай, может, познакомился с другой какой. Так лучше поступить по честному.

— Нет, Катя, ты это совсем выбрось из головы и не слушай бабьих сплетен. Я хочу тебе сказать другое, о чем уже, отчасти, начал говорить дома. Я должен возвратиться к своему Богу и стать настоящим христианином. Но как нам быть с тобой? Ведь ты современная девушка, неверующая, так что же у нас с тобой получится: кто в лес — кто по дрова? Знай, что если я вновь стану христианином, у нас с тобой общего ничего не будет. Вот и давай, мы сейчас серьезно и спокойно это обсудим.

— Откуда ты знаешь, что я неверующая? Я-то верю в Бога и крестик в шкатулке у меня хранится. Конечно, я не знаю того, что ты, но расскажешь и буду знать, отставать от тебя не буду, куда ты пойдешь, туда и я за тобой. Павел, знай, что я тебе верю всем сердцем, особенно с прошлого раза, — нагнувшись, приглушенно сказала она ему.

Он крепко пожал ей руку и, успокоенный, пошел вперед, обняв ее за плечо.

Скоро они решили возвратиться домой, но придя, нашли комнату пустой, так как Клавдия Ивановна ушла в гости.

Какая-то непреодолимая тоска сдавила грудь Павла. Он попросил постелить что-либо на большущий сундук в углу, и лег. Катя села у его изголовья и слегка теребила прядь волос на его голове. Павел вначале лежал молча, а потом вздохнул и с глубоким чувством непонятной грусти, запел мелодичным тенором:

Скрывается солнце за степи,

Вдали золотится ковыль.

Колодников звонкие цепи

Взметают дорожную пыль.

Катя смотрела на него, слушала и чувствовала, что Павел о чем-то тоскует, но понять этого они оба не могли. Постепенно, к приходу Клавдии Ивановны, грусть рассеялась; и они долго беседовали о Боге, о настоящей вере. Говорил он воодушевлено, как будто возвратилось все то, что было им утрачено несколько лет назад. Женщины слушали с интересом, как нечто новое, но видно было, что это не касалось глубоко их душ. Весь следующий день провели они на прогулке, и Павел был обрадован рассудительным разговором Кати, и особенно, утешился ее обещанием в верности. Но, когда подошел вечер, и он стал собираться на станцию, все как-то приумолкли. Катя уложила все его вещи, и они, нехотя, вышли на улицу. На этот раз Клавдия Ивановна проводя их до крыльца, долго сопровождала их взглядом, пока они не скрылись за поворотом.

Моросил мелкий дождик, усугубляя тоску расставания.

В самые последние минуты Катя не выдержала, на глазах ее появились слезы.

— Что с тобой? — успокаивающе, обняв ее, спросил Павел.

— Так, — вытирая платочком кончик носа, ответила она, но слезы заблестели еще больше.

— Ох! Что-то так тоскливо, как будто мы расстаемся навек, Павел. Не увижу я тебя, наверное, больше.

Сердце вздрогнуло от удара станционного колокола, и через минуту поезд остановился перед ними. Дождь лавиною обрушился на землю. Под зонтиком, они стояли близко друг около друга, но наступила прощальная минута; раздался свисток паровоза, и вагон медленно пополз вперед.