Счастье - [48]

— К тебе, Огарнова, не стоит никого возить, — небрежно, не глядя, ответил он, разговаривая с кем-то другим.

Ей отступить было некуда — слишком громко начался разговор, и она спросила, улыбкой прося ударить ее как можно помягче: — Это почему же так?

— Зачем же лишний раз за тебя краснеть, да еще перед чужими? — и равнодушно отвернулся.

Стоявшие вблизи Паусов и Сердюк рассмеялись.

— Так ее, так! Справы с ней нет никакой. Спасибо, полковник, хоть ты мало-мало пугнул.

А Огарнова, делая нагло непонимающее лицо, пританцовывающей походкой уже подходила к Лене, которая с усталым видом разливала в белые фаянсовые кружки холодный узвар из сушеных груш — напиток, которым Корытов сегодня угощал совещание.

— Что, он у тебя давно такой злющий? — громким, задорным голосом спросила она, вопросом своим как бы уличая Воропаева перед всеми людьми района в связи с горкомовской подавальщицей.

Лена побледнела.

— А что? Он у нас хороший, — неестественно бойко сказала она, опустив глаза и еще рассчитывая, что как-нибудь пронесет.

— Какой он у нас, я знаю, я спрашиваю: какой он у тебя?

— А у меня он всегда самый лучший, — вдруг с вызывающей простотой и силой, прямо и чисто взглянув на Огарнову, произнесла Лена.

— Ой ли?

— Я дурного не полюбила б. — И так было это хорошо сказано, что нельзя было ни посмеяться над ее словами, ни оскорбить ее.

— Что ж на свадьбу не позвала? — все еще не унималась, пытаясь взять верх, Огарнова, но Лена, не ответив и не взглянув на нее, засеменила с подносом в кабинет Корытова.

Народ долго не расходился. Предстоящий приезд гостей из Москвы всех взволновал. Толкались, беседуя, часов до одиннадцати.

— Может, мир заключат? — в который раз загадывал Егоров, обводя всех недоумевающим взглядом.

Широкогоров взял Воропаева под руку, увел в сторону:

— Скажите скорей, Витаминыч, в чем дело, вы не можете не знать.

Воропаев пожал плечами.

— Не знаю.

— Но почему у нас, почему?.. В общем, это, конечно, замечательно, одно неприятно — начнут ездить к нам в подвал заграничные гости... Ах, не люблю их!

Каждому невольно казалось, что он непременно обязан участвовать в назревающих событиях и отвечать за них. Поэтому все были серьезно подтянуты и волновались. Одни хотели выставить охрану на лесных дорогах, хотя это уже было сделано помимо них, другие намеревались перекрыть нормы работ и советовали подполковнику Рыбальченко немедленно собрать рыбаков для выхода в море.

Рыбальченко соглашался, что выйти в море необходимо, хотя рыбы и не предвиделось — море штормовало третьи сутки, но он клялся, что на рассвете выйдет.

Председатель «Новосела» Стойко, убежденный, что не сегодня-завтра Сталин посетит их колхоз, требовал, чтобы ему утвердили порядок встречи.

— Слушайте, товарищи, — беспокойно покрикивал он, — ну, как же в таком случае быть? Нет, серьезно. Вот, к примеру, товарищ Сталин выходит из машины. Я выскакиваю. Даю рапорт. Потом веду. Куда прежде всего? У меня в правлении четыре куры живут... я веду, скажем, до счетовода, у него домик приятный... Или как?.. Сразу до хозяйства вести? Нет, серьезно, товарищи, это же вопрос, знаете!

Его никто не слушал, потому что каждый говорил о своем.

Было что-то удивительно прекрасное в общем волнении. Люди взрослели от одной лишь близости к великому событию, в сущности их не касавшемуся. Впрочем, как не касавшемуся? Ведь это они же и вызвали самое событие. Знаменитые люди мира сейчас съехались решать судьбы войны, выигранной теми, кто, волнуясь и робея, торчал сейчас в комнатах и коридорах партийного комитета.

Корытов нервничал больше всех.

— Ну, что скажешь? Вот подвезло, так подвезло! — несколько раз уже обращался он к Воропаеву, улыбаясь так испуганно и виновато, что казалось, он ожидал для себя лично чего-нибудь обязательно неприятного. — Ну, что ж, сделаем, что можем, — беспомощно разводил он руками, делая суровое лицо, как командир части, которой предстоит опасная операция. — Как ты думаешь, не стоит ли проработать на колхозных собраниях?..

— Что именно?

— Что?.. Ну, о том, что напряжем все силы и так далее — до полного разгрома. Думаешь, не стоит?

Но уже было известно из области, от Васютина, что народу рекомендуется спокойно заниматься своими делами и что открытие конференции не налагает на местных руководителей никаких обязательств.

Около полуночи Воропаев собрался уходить, но Лена еще перемывала посуду, и он решил дождаться се, чтобы итти вместе. Он издали, по звону стаканов, чувствовал, что Лена торопится, зная, что он специально ждет ее, и ему была приятна ее торопливость.

— Ты чего сидишь-то? — в который раз выглядывая из кабинета, нервно спросил Корытов.

— Лену жду.

— А-а-а! Ну, как тебе дела наши нравятся? — опять спросил о«, забыв, что спрашивал уже об этом раз десять.

Они опять поговорили о предстоящих событиях. Конференция должна была начаться в ближайшие дни.

Наконец в дальнем углу приемной, где стоял буфет, стихло.

— Я готова, Алексей Вениаминыч.

Воропаев поднялся.

— Ну, так до утра!

— До утра, будь здоров! Не опаздывай ради бога! Не подводи!

Ночь угомонилась. Стояла та сказочная тишина, которая приходит с морозами. Рассеянно падал, щекоча лицо, редкий снежок.