Счастье моё - [2]

Шрифт
Интервал

Это женская школа?

ВИКТОРИЯ. Мужская.

СЕМЕН. Ого! Доводят вас?

ВИКТОРИЯ (смеется). Доводят!

СЕМЕН. Мы своих доводили! Иголки в стул втыкают?

ВИКТОРИЯ. Втыкают, Сенечка!

СЕМЕН. Патроны взрывают?

ВИКТОРИЯ. Ой взрывают!

СЕМЕН (медлит). Ясненько. Как же вы тут одна ночуете?

ВИКТОРИЯ. Как принцесса в заколдованном замке. Представьте, я умею читать мысли.

СЕМЕН. О чем же я думаю?

ВИКТОРИЯ. Сначала вы подумали, что было бы неплохо, если бы я вас пригласила. Потому что вы замерзли как цуцик в своем бушлатишке. А потом вы забоялись! Забоялись!

СЕМЕН. Ничего я не забоялся.

ВИКТОРИЯ. Тогда я вас приглашаю на чашечку чайку.

СЕМЕН. В школу?

ВИКТОРИЯ. Посмотрите, как я живу.

СЕМЕН. Нет. Спасибо. Я пошел.

ВИКТОРИЯ. Что ж, прощайте?

СЕМЕН. Пока.


Дверь перед ним захлопнулась.

Семен вышел из-под крыльца. Над крыльцом были бетонные барельефы Пушкина, Толстого, Ломоносова и Тимирязева. У Толстого глаз был выбит осколком. Весь фасад был в таких щербинах. Окна во всех четырех этажах были черны. Ветер громыхал оторванным железом крыши.

Узкое окошко осветилось.


Сцена третья

Виктория включила свет у себя в подсобке ботанического кабинета. Каморка Виктории едва вмещала раскладушку и тумбочку, крашенную больничными белилами. На тумбочке стояла в крымской рамочке с ракушками фотография Лидии Ивановны – полное строгое лицо женщины в черном платье.

В этой сцене и в дальнейшем мы не видим саму Лидию Ивановну, но слышим её голос – задушевный, оптимистический, как голос диктора радио.


ВИКТОРИЯ (обращаясь к фотографии). Не смотрите на меня так, Лидочка Ивановна. Он ушел.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Ай-яй-яй-яй! Если б я знала, что ты сумасшедшая, я бы тебя не взяла из Нижнеуральска.

ВИКТОРИЯ (смеется). Все равно я сделаю так, как решила, голубчик мой! Вы должны за меня радоваться, а вы смотрите так, словно я вам соли на хвост насыпала!

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Девочка моя, ты так изменилась! Раньше ты не была груба! Ты сама не понимаешь, что творишь! Ты же готова была привести сюда матроса! А если увидят ученики? А учителя?!

ВИКТОРИЯ. А что прикажете делать? Наука же отрицает непорочное зачатие. Нужен хоть какой-то мужчина. А кого вы мне можете предложить, если кругом одни бабы?

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Вика! Пожалей меня!

ВИКТОРИЯ. Оскара Борисовича, что ли? Я его очень люблю. Вы замечаете, как я ему улыбаюсь? А как я с ним рядом сидела на новогоднем вечере?..

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Вика, девонька! Ему шестьдесят два года стукнуло!

ВИКТОРИЯ. Я и говорю – он чудесный. Но он уже не понимает, что от него требуется.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Вика, тебе необходимо обратиться к психиатру. Маленькая, хочешь, я пойду с тобой? Ты понимаешь, что ты больна?

ВИКТОРИЯ. А кому от этого плохо?

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Тебе!

ВИКТОРИЯ. Вы просто мне завидуете, Лидия Ивановна. В один прекрасный день вы скажете «ах!». Кроватку мы поставим здесь, а пелёночки будем сушить в ботаническом кабинете… Она вырастет, моя радость, и будет меня звать «мама»…

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Но раньше я тебя выгоню вон. Выгоню из комнаты, с работы и из института.

ВИКТОРИЯ (нацепила пальто на плечики и повесила на гвоздь; расшнуровала ботинки, сняла коричневое платье, перешитое из школьной формы). Лидочка Ивановна, вы обиделись? Ну что мне сделать, чтобы вас развеселить?.. Придумала!


В трусах и в майке она отправилась в туалет. Набрала в ведро воды. Плюхнула в ведро тряпку. И только развезла воду по истерзанному паркету школьного коридора, как послышался робкий стук в дверь.


Сцена четвертая

Виктория замерла перед дверью, на всякий случай сжимая в руке свое единственное оружие – тряпку. Стук повторился.


ВИКТОРИЯ. Это вы?

СЕМЕН (за дверью). Это я.

ЛИДИЯ ИВАНОВНА. Не смей открывать!

ВИКТОРИЯ (открывая дверь). Сенечка вернулся!

СЕМЕН (растерялся, увидев её босую, в черных, мужских трусах и белой майке). Вы меня, конечно, извините.

ВИКТОРИЯ (без всякого смущения). Это вы меня извините – я не одета. Считайте, что я в пионерской форме. Белый верх, темный низ. Только галстука не хватает, да?

СЕМЕН. Да, конечно. Я вас разбудил?

ВИКТОРИЯ. Нет, что вы, я полуночница! Заходите скорей! Все-таки решили выпить чаю?

СЕМЕН. Нет. Я вернулся спросить, нельзя ли мне у вас тут в школе переночевать?.. Вы, только чего не подумайте… И вообще, у меня в голове будильник. В пять утра встану и исчезну. И никто не. узнает, что я здесь был. Можно?

ВИКТОРИЯ. Нужно – значит, можно.

СЕМЕН. Вот спасибо! Одно дело, что у нас с Анной всё покончено, а другое дело – не хочу, чтоб ребята зря болтали. У нас очень строгая школа, и всякая болтовня может иметь свои далеко идущие последствия.

ВИКТОРИЯ. Сенечка, не надо ничего объяснять. Я очень-очень рада, что вы вернулись.

СЕМЕН. Правда?

ВИКТОРИЯ. Честно. Когда вы отказались зайти ко мне, я даже заплакала от обиды. Почувствовала себя такой несчастной… Сижу реву, а тут вы и вернулись! Спасибо вам, хороший мой!

СЕМЕН. Не за что…

ВИКТОРИЯ. Ну идемте, идемте же! Вам надо скорее согреться! (Ушла в темноту коридора.)


Семен поспешил за ней.


Сцена пятая

Слева были черные окна, справа – белые замызганные двери классов.


ВИКТОРИЯ (открыла одну из дверей и позвала). Заходите, Сенечка! Здесь вы можете переночевать. Это у нас физкультурная комната. Видите – турник. Осторожно, он сломан!.. Вот здесь, на физкультурных матрасиках, вы можете лечь. Я вам дам простынку и свое одеяло…


Еще от автора Александр Михайлович Червинский
Как хорошо продать хороший сценарий

«…Поэтому я, профессиональный драматург, всю жизнь писавший сценарии наугад, безо всяких правил, теперь, прочитав эти книжки, знаю – я потерял массу времени зря на интуитивные поиски давно известных приемов сценарного творчества. Правила есть, и научиться им можно…» Александр Червинский.


Шишкин лес

А. Червинский — известный драматург, автор сценариев к таким известным фильмам, как «Корона Российской империи, или Снова неуловимые», «Афганский излом» и многим другим.В этом романе, изначально задуманном как киносценарий, происходят странные и очень интересные вещи. Но самое интересное, что в процессе чтения нас не оставляет чувство, будто описанные события нам уже известны, что они уже произошли в действительности с одним весьма известным в России семейством. Порой автор кажется безжалостным к своим героям, но он действует жестко только потому, что жалость мешает уважать равных.«Шишкин Лес» — история четырех поколений семьи Николкиных, во многом прозрачно совпадающая с историей другой, известной всей России семьи.