Счастье любит тишину - [13]

Вперед!

И она совсем уж перестала соображать и неслась, куда вел ее мужчина, и на какое-то мгновение почувствовала резкую боль, которая тут же исчезла, а потом началось совсем уж фантастическое и неправдоподобное…

Варвара распахнула глаза и смотрела на Юрия, на его исказившееся от чувств лицо, и на них двоих, слитых воедино, и переживала настолько сильные, незнакомые ей эмоции, прекрасные, великолепные, и чувствовала, точно знала, что надо подняться еще выше, еще, что там непременно ждет самое важное, что должно сейчас случиться…

И оно случилось, она взобралась на свою сияющую вершину и захлебнулась от восторга…

– Ну, ты как там? – спросил откуда-то сверху, через вечность, заботливый голос Костромина.

Варвара шевельнулась и осознала себя в настоящем моменте, поняв, что лежит, плотно прижимаясь к его боку, уткнувшись головой ему под мышку, и ощущает себя какой-то новой, обессиленной, но парящей в утихающем во всем теле блаженстве.

– Жива, – отозвалась она.

– Прости, – тут же повинился Костромин, ухватил ее двумя руками, подтянул повыше, уложил поудобней, пристроил ее голову к себе на плечо и признался: – Никогда не имел дел с девственницами. В наше время это возможно только в подростковом возрасте с ровесницами. А у меня тогда были женщины постарше и поопытней.

Варвара помолчала и взялась объяснять:

– Моя мама родила меня, когда ей было сорок пять лет, я ее первый и единственный ребенок. А папе было уже пятьдесят два. Вы можете себе представить, как они меня воспитывали и на каких примерах, если учесть, что у папы старинная московская семья, и в ней имелось несколько академиков еще до революции и после, в советское время, инженеры талантливые, артисты, писатели и поэты. Какие-то брызги дворянства и литературной элиты, а с маминой стороны все больше искусствоведы, переводчики и всякого добра не меньше. Мне было лет тринадцать, наверное, когда я, собираясь на школьную дискотеку, решила накраситься, как все наши девицы в школе красились в те времена на такие мероприятия, папа застал меня за этим процессом, посмотрел на мои пудовые от туши ресницы, веки в бирюзовых тенях толстым слоем и, вздохнув, сказал: «Стараться стать такой, как все, и следовать правилам большинства, чтобы не выделяться и не быть за это отвергнутой и наказанной, конечно, легко и безопасно, как червяку в большой куче компоста вместе со своими собратьями. А вот быть человеком по-настоящему внутренне свободным, яркой индивидуальностью, игнорирующей мнение серого большинства, разумеется, тяжело и требует смелости и определенной воли характера. Зато только такие люди и достигают многого и становятся яркими личностями, которые двигают прогресс. И, кстати, которым потом старается подражать то самое серое большинство, что в свое время готово было их уничтожить за то, что они не похожи на всех, а теперь же готовы отдать все, чтобы одеваться, краситься, говорить, жить, как эти яркие личности». И так я себе вдруг ярко представила этого червяка в куче, что запомнила слова отца навсегда, решив, что не буду в компосте никогда. Смыла боевой раскрас и на дискотеку вообще не пошла, не очень-то мне на нее и хотелось на самом деле. Я всегда выглядела моложе своего возраста, к тому же маленькая была, подросла и сформировалась только к десятому классу, а так все ребенок и ребенок, когда у нас девицы уже все выглядели взрослыми, с третьим-четвертым размером груди, еще и одевались-красились соответственно. А я все шутки-прибаутки и смеюсь постоянно. Так что мальчики мной не интересовались, и слава богу, потому как в школе мне они были совсем до лампочки. А в институте, ну, вы же знаете, что такое технический вуз, у нас бесконечное черчение, оно мне даже ночью снилось, а математика, формулы, коэффициенты и градиенты, да я еще и английский язык взялась всерьез учить, никак он мне не давался. В общем, не высыпалась катастрофически, вскакивала, пила на ходу стакан свежего сока, что папа делал для меня каждое утро, хватала контейнер с завтраком и кофе в термосе, кое-как умывалась одной рукой, волосы в хвост и на учебу. Никогда не красилась, а в перемену сидела с учебником в руке на подоконнике и завтракала. Я производила впечатление ребенка-вундеркинда, попавшего в институт лет в четырнадцать-пятнадцать. Нет, находились парни и даже препод один, которые за мной ухаживали, и предложения всякие делали: и встречаться, и жить вместе, и я бы даже не отказалась с кем-нибудь сойтись, если бы влюбилась, но только вот ни один мне не нравился настолько, чтобы вступать с ним в близкие отношения. Вот не нравился, и все. А быть червячком из общей кучи меня папа навсегда отучил.

– Будем считать, что ты просто ждала именно меня, – предположил Костромин.

– Да зачем, не будем мы ничего считать! – рассмеялась звонко Варвара. – Это так и есть! – И вдруг спросила весело: – Юрий Максимович, а почему вы мне официального предложения не делаете?

– А что, ты хочешь подумать, отказать ли мне или принять предложение? – удивился он. – Или тебе сам процесс важен? Кольцо, мужчина на колено встает?

– Ну как… – задумалась Варвара. – Ну я же все-таки девочка, мне красивости хочется, почувствовать себя особенной. – И тут же поспешила успокоить: – А кольцо совсем необязательно. Мне эта традиция и не нравится совсем, она не наша, не русская.