Сцены провинциальной жизни - [58]

Переходя поле, я столкнулся с Болшоу.

— Ланн, — позвал он. — Ланн!

— Что?

Ссутулив плечи под старомодным пальто, Болшоу воззрился на меня из-под шляпы, нахлобученной на самые очки.

— Ланн. Я заново распределил обязанности дежурных. Теперь вам поручено другое.

— Что именно?

— Вы будете отвечать за фиксацию счета.

Ничего себе «другое», подумал я.

— А как же награды, Болшоу? Кто будет присматривать за призами? — В эту минуту призы были мне дорога, как родные дети.

— Я учел это, — сказал Болшоу. — За призами пригляжу я сам.

Сам. Значит, моя карта бита. Я поднял воротник и направился к доске.

У доски меня ждала добровольные помощники — Тревор и Бенни. Я устремил взгляд на Бенни.

— Ты зачем тут? — спросил я громко.

На потерянной Бенниной морде изобразилась трагедия.

— Этот субъект — наказание, — сказал Тревор. Пусть убирается, скажите ему. — Он недолюбливал Бенни.

От этих слов мне немедленно захотелось, чтобы Бенни остался. И Бенни немедленно это учуял — нюхом, словно пес.

— Не слушайте его, сэр.

Я колебался. Беннина морда начала расплываться в потешной и благодарной улыбке. Выстрелил стартовый пистолет, возвещая о начале первого забега. Я сообразил, что, если отослать Бенни, значит, мне не миновать ковыряться с доской самому. Это решило дело.

Наблюдая за ходом соревнований, я очень быстро возрадовался душой. Обычно спортивные встречи тянулись для меня нескончаемо; сегодняшняя проходила в темпе лихого ревю — причем без сучка, без задоринки.

Увы, совершенство недолговечно — уж это как водится. Болшоу дал указание стартеру не дожидаться участников, опаздывающих к старту. Естественно, в самом скором времени какой-то злосчастный мальчонка подоспел на старт в ту секунду, когда раздался выстрел. Стартер гаркнул на него. Мальчонка подскочил, как испуганный заяц, и пошел чесать по беговой дорожке. Эффект получился грандиозный. Зрители мгновенно оживились.

— Жми, малыш! — орали с трибун. Он не догнал бегунов, но, когда сходил с дорожки, его провожали одобрительным ревом.

Один забег сменялся другим с быстротой, подобающей не столько древним грекам, сколько нынешним американцам. Но вот погода сказала свое слово. Тучи спустились ниже, улегся ветер, и хлынул ледяной ливень. Зрители тоже хлынули под прикрытие толстых, раскидистых деревьев, что выстроились по обе стороны поля. Школьники рванули с поля в раздевалку. Проносясь мимо почетных гостей, они увидели, что директор в страшной тревоге мечется возле призов, которые очутились под дождем.

— Спасайте призы! — выходил из себя директор. Он сорвал пальто и накрыл им стол с наградами. — Дайте мне кто-нибудь еще пальто! Вот ты — как тебя? Дай сюда пальто! Живей!

Лорд-мэр неловкими пальцами силился отстегнуть на себе цепь. Мальчишки сгрудились вокруг стола, и в одну минуту он оказался погребен под грудой пальто и плащей.

— Довольно! — кричал директор. — Хватит! Прекратите, это глупо! — Он украдкой дал подзатыльник одному из ослушников, а лорд-мэр притворился, что не заметил.

Дождь лил как из ведра.

Под деревьями было сухо. Кое-кто из преподавателей отсиживался в машинах, остальные вместе со школьниками и родителями прохаживались взад-вперед, чтоб согреться. Так немцы в театре прохаживаются во время антракта.

Я весело разгуливал туда-сюда с преподавателем физкультуры. Поворачивая очередной раз назад, я скользнул праздным взглядом по автомобилям. Из одного мне помахали. Переднее стекло запотело, и я подошел ближе. Каково же было мое изумление, когда я увидел, что это наш старший преподаватель Симс. Он поманил меня пальцем и открыл дверцу машины.

От разговоров с Болшоу у меня создалось впечатление, что Симс стоит на пороге смерти. Сухие, крепкие пальцы пожали мне руку; на меня глядели ясные, со здоровым блеском, голубые глаза.

— Не думайте, я не восстал из мертвых, — заметил он.

От смущения я не нашелся, что ответить.

— Нет, я, по-видимому, восстану со временем, — раздельно продолжал он. — Но я еще не прошел те мелкие предварительные формальности, которые доставляют всем столько хлопот.

— Это замечательно, — промямлил я.

Мне Симс всегда нравился. Нравилось его лицо. Его широкий лоб, лысое темя, окаймленное венчиком седых волос, изящный очерк узкого подбородка, его тонкая розовая кожа. На чертах его живо отображались все оттенки душевных движений. То было лицо человека, который всегда шел своим путем и остался в итоге совершенно собой доволен. Теперь-то годы иссушили его, а впрочем, допускаю, что он и в расцвете лет был такой же сухонький. Человек он был мягкий, безобидный и являл с бой в этом смысле полную противоположность Болшоу. А между тем, если бы вы спросили, кому из них двоих чаще удавалось не делать того, что он не хочет, я, скорее всего, ответил бы: Симсу. В нынешних обстоятельствах подобный вопрос прозвучал бы вдвойне уместно, поскольку с ним был связан другой: подаст Симс в отставку или нет.

— И как — вы совсем поправились?

— Астма частенько мучает до сих пор.

— Да, но вы уже в силах вернуться к занятиям а школе?

— А вам говорили, будто нет? — Он посмотрел мне в глаза. — Это весьма любопытно, мой друг. — Он положил ладонь мне на рукав. — Вообразите, приходит человек и дает мне советы из самых добрых и бескорыстных побуждений. А вскоре я с удивлением узнаю, будто, оказывается, уже последовал этим советам! Можете вы мне объяснить такое чудо?