Сброшенный корсет - [15]

Публика принялась аплодировать.

Фройляйн Шёнбек поднялась на сцену и, сконфуженно раскланявшись, села за празднично задрапированный рояль, который стоял слева на сцене перед закрытым занавесом.

— Браво! Браво! — кричали из зала.

Она была знаменитостью Эннса. Я хорошенько ее рассмотрела. Ведь и я могу однажды стать такой, как она. Если мне и впрямь суждено быть учительницей, то тоже придется сочинять музыку, давать концерты, принимать аплодисменты. Пожалуй, это совсем недурно.

На фройляйн Шёнбек глухое под горло платье изысканного серого цвета с небольшим кринолином. Она почти не утянута, волосы скромно зачесаны назад и собраны в узел. Никаких украшений, никаких лент, бантов, никаких гребешков, но она была миловидна, осанка безукоризненна, вид опрятный.

В зале воцарилась тишина.

Белокурый малыш в белой матроске, явно волнуясь, зажигал свечи справа и слева от пюпитра. Предвкушая первые звуки, я откинулась в кресле. И тут раздался пронзительный крик, заставивший меня вздрогнуть. С диким ревом, словно его поджаривали, мальчишка соскочил со сцены и, примчавшись к маме, которая сидела во втором ряду, уткнулся в ее колени. Что могло его так напугать?

Я изо всех сил вытягивала шею, но ничего не видела.

— Вот бестия! — послышалось где-то в первом ряду.

Все офицеры немедленно вскочили на ноги.

— Без паники, дорогие дамы! Я вас защищу! — обратился к нам уланский капитан. Выхватив из ножен длинную саблю, он властным взором окинул зал.

— Смотри, Минка, — воскликнула стоявшая на цыпочках Эрмина, — какая прелесть! Обезьянка… вон она бегает!

Я уже была на ногах. О-ля-ля! Живая обезьянка носилась по сцене, коричневая, с черной, как уголь, мордочкой, острыми ушками и длинным хвостом. Ростом с ленивца, но невероятно подвижная. Испуская громкие радостные вопли, обезьяна скакала вокруг рояля и фройляйн Шёнбек, которая застыла от страха на своей скамье.

— Какая славная! — во весь голос крикнула Эрмина.

— Дрянь, — заметила тетушка.

— Как? Ты ее видела? Где?

— У нашего генерала, — Юлиана скривила губы. — Это его любимчик, новая забава, зверушка, которой дозволено делать все что вздумается.

— Но это не шимпанзе.

— Это макака с Явы.

— Силы небесные! — Это уже был зычный голос отца Габора. — Чудо! Немедленно сюда! Живо!

Офицеры с саблями наголо обменялись недоуменными взглядами, ухмыльнулись втихомолку и расселись по своим местам.

— Проклятый паршивец, — не унимался генерал. — Уже ни на кого нельзя положиться! Я хочу свое Чудо… — Он вскочил.

Эрмина наклонилась к тетушке:

— Он что, всерьез думает, что произойдет чудо только потому, что сбежал его амулет?

Тетушка всплеснула руками и рассмеялась.

— Ты поняла меня, Юлиана?

Тетушка опустила руки.

— Пардон, ты меня развеселила.

— Но почему? — обиженно вымолвила Эрмина.

— Потому что «Чудо» — это имя обезьянки, — все еще смеясь, ответила Юлиана.

— Но почему?

— Потому что это чудо, что он не стал человеком, при его интеллекте — так полагает Его Превосходительство.

— Он становится чудаковат, — сказала Эрмина убежденно, — мне это сразу бросилось в глаза, как только мы приехали.

Генерал в красной парадной форме занял угрожающую позицию прямо перед сценой.

— Неисправимая бестия!

Чудо поднял голову, оскалил зубы и принялся кататься на спине, кокетливо косясь на публику.

— Ты опять хочешь меня опозорить?

Чудо дважды весело перекувырнулся в воздухе, вызвав невероятное оживление у публики, и снова уселся у ног Олимпии, со вниманием изучая подол ее платья. Бедная барышня побледнела, как полотно, глаза ее расширились от ужаса.

Это переполнило чашу терпения генерала. Одним прыжком он вскочил на сцену, но Чудо оказался проворней, кинулся вправо и, в мгновение ока вскарабкавшись вверх по занавесу, оказался за пределами досягаемости. Генерал стоял внизу, а Чудо что-то восторженно верещал, глядя на него сверху. Что он пытался растолковать на своем обезьяньем языке, понять никто не мог, но звучало это так потешно, что многие офицеры расхохотались. Это невероятно воодушевило обезьянку. Она карабкалась все выше и выше, корча такие забавные гримасы, что дамы, хихикая, прятали свои лица за веерами, а мужчины покатывались со смеху.

— Ти-и-и-хо! — прогремел генеральский бас, и тотчас все смолкли. — Слушай, ты, паршивец! Если ты сейчас же живенько-живенько не спустишься вниз, завтра будешь поститься до самой ночи.

Обезьяна, повиснув на занавесе, внимательно слушала. Вцепившись в гобелен обеими ногами и одной рукой, она сперва с наслаждением почесала себе свободной рукой подбородок, потом принялась с большим интересом изучать свой длинный хвост.

Гордость генерала была уязвлена, он побагровел.

— Эрнё! — проревел он. — Где этот кретин? Почему Чудо разгуливает на свободе? Габор! Приведи его немедленно! С лестницей и пресс-папье с моего письменного стола!

Через несколько минут невысокий жилистый парнишка взобрался на сцену. У него были торчащие уши и удивленные карие глаза. За ним следовал Карл, который нес высокую лестницу.

— Я жду! — проревел генерал, и его густые черные брови сошлись в одну прямую линию.

— Извиняйте, Ваше Высокоблагородие, — Эрнё низко поклонился, — подлая тварь спряталась, а как я из комнаты-то выходить стал, она выскочила, ну чисто молния, через эту проклятую дверь и исчезла, будто земля ее поглотила.