Сборник стихов (электронное собрание сочинений) - [29]

И былое, темное бремя

Продолжает жить в настоящем.

Сатана в нестерпимом блеске,

Оторвавшись от старой фрески,

Наклонился с тоской всегдашней

Над кривого пизанской башней.

Юдифь

Какой мудрейшею из мудрых пифий

Поведан будет нам нелицемерный

Рассказ об иудеянке Юдифи,

О вавилонянине Олоферне?

Ведь много дней томилась Иудея,

Опалена горячими ветрами,

Ни спорить, ни покорствовать не смея,

Пред красными, как зарево, шатрами.

Сатрап был мощен и прекрасен телом,

Был голос у него, как гул сраженья,

И все же девушкой не овладело

Томительное головокруженье.

Но, верно, в час блаженный и проклятый,

Когда, как омут, приняло их ложе,

Поднялся ассирийский бык крылатый,

Так странно с ангелом любви несхожий.

Иль может быть, в дыму кадильниц рея

И вскрикивая в грохоте тимпана,

Из мрака будущего Саломея

Кичилась головой Иоканаана.

На острове

Над этим островом какие выси,

Какой туман!

И Апокалипсис был здесь написан,

И умер Пан!

А есть другие: с пальмами, с лугами,

Где весел жнец,

И где позванивают бубенцами

Стада овец.

И скрипку, дивно выгнутую, в руки,

Едва дыша,

Я взял и слушал, как бежала в звуки

Ее душа.

Ах, это только чары, что судьбою

Я побежден,

Что ночью звездный дождь над головою,

И стон, и звон.

Я вольный, снова верящий удачам,

Я – тот, я в том.

Целую девушку с лицом горячим

И с жадным ртом.

Прерывных слов, объятий перемены

Томят и жгут,

А милые нас обступили стены

И стерегут.

Как содрогается она – в улыбке

Какой вопрос!

Увы, иль это только стоны скрипки

Под взором звезд.

Возвращение

Анне Ахматовой.

Я из дому вышел, когда все спали,

Мой спутник скрывался у рва в кустах,

Наверно на утро меня искали,

Но было поздно, мы шли в полях.

Мой спутник был желтый, худой, раскосый.

О, как я безумно его любил!

Под пестрой хламидой он прятал косу,

Глазами гадюки смотрел и ныл.

О старом, о странном, о безбольном,

О вечном слагалось его нытье,

Звучало мне звоном колокольным,

Ввергало в истому, в забытье.

Мы видели горы, лес и воды,

Мы спали в кибитках чужих равнин,

Порою казалось – идем мы годы,

Казалось порою – лишь день один.

Когда ж мы достигли стены Китая,

Мой спутник сказал мне: «Теперь прощай,

Нам разны дороги: твоя – святая,

А мне, мне сеять мой рис и чай». —

На белом пригорке, над полем чайным,

У пагоды ветхой сидел Будда.

Пред ним я склонился в восторге тайном,

И было сладко, как никогда.

Так тихо, так тихо над миром дольным,

С глазами гадюки, он пел и пел

О старом, о странном, о безбольном,

О вечном, и воздух вокруг светлел.

Леонард

Три года чума и голод

Разоряли большую страну,

И народ сказал Леонарду:

– Спаси нас, ты добр и мудр. —

Старинных, заветных свитков

Все тайны знал Леонард.

В одно короткое лето

Страна была спасена.

Случились распри и войны,

Когда скончался король,

Народ сказал Леонарду:

– Отныне король наш ты. —

Была Леонарду знакома

Война, искусство царей,

Поэты победные оды

Не успевали писать.

Когда же страна усмирилась

И пахарь взялся за плуг,

Народ сказал Леонарду:

– Ты молод, возьми жену. —

Спокойный, ясный и грустный,

В ответ молчал Леонард,

А ночью скрылся из замка,

Куда – не узнал никто.

Лишь мальчик пастух, дремавший

В ту ночь в угрюмых горах,

Говорил, что явственно слышал

Согласный гул голосов.

Как будто орел, парящий,

Овен, человек и лев

Вопияли, пели, взывали,

Говорили зараз во тьме.

Птица

Я не смею больше молиться,

Я забыл слова литаний,

Надо мной грозящая птица,

И глаза у нее – огни.

Вот я слышу сдержанный клекот,

Словно звон истлевших цимбал,

Словно моря дальнего рокот,

Моря, бьющего в груди скал.

Вот я вижу – когти стальные

Наклоняются надо мной,

Словно струи дрожат речные,

Озаряемые луной.

Я пугаюсь, чего ей надо,

Я не юноша Ганимед,

Надо мною небо Эллады

Не струило свой нежный свет.

Если ж это голубь Господень

Прилетел сказать: Ты готов! —

То зачем же он так несходен

С голубями наших садов?

Канцоны

1.

Словно ветер страны счастливой,

Носятся жалобы влюбленных.

Как колосья созревшей нивы,

Клонятся головы непреклонных.

Запевает араб в пустыне —

«Душу мне вырвали из тела».

Стонет грек над пучиной синей —

«Чайкою в сердце ты мне влетела».

Красота ли им не покорна!

Теплит гречанка в ночь лампадки,

А подруга араба зерна

Благовонные жжет в палатке.

Зов один от края до края,

Шире, все шире и чудесней,

Угадали ли вы, дорогая,

В этой бессвязной и бедной песне?

Дорогая с улыбкой летней,

С узкими, слабыми руками

И, как мед двухтысячелетний,

Душными, черными волосами.

2.

Об Адонисе с лунной красотой,

О Гиацинте тонком, о Нарциссе,

И о Данае, туче золотой,

Еще грустят Аттические выси.

Грустят валы ямбических морей,

И журавлей кочующие стаи,

И пальма, о которой Одиссей

Рассказывал смущенной Навзикае.

Печальный мир не очаруют вновь

Ни кудри душные, ни взор призывный,

Ни лепестки горячих губ, ни кровь,

Стучавшая торжественно и дивно.

Правдива смерть, а жизнь бормочет ложь.

И ты, о нежная, чье имя – пенье,

Чье тело – музыка, и ты идешь

На беспощадное исчезновенье.

Но, мне, увы, неведомы слова —

Землетрясенья, громы, водопады,

Чтоб и по смерти ты была жива,

Как юноши и девушки Эллады.

Персей

Скульптура Кановы

Его издавна любят музы,

Он юный, светлый, он герой,

Он поднял голову Медузы

Стальной, стремительной рукой.

И не увидит он, конечно,

Он, в чьей душе всегда гроза,

Как. хороши, как человечны

Когда-то страшные глаза,