Сборник статей - [6]

Попа Антония спасла российская волокита. Его дело кочевало из канцелярии в канцелярию целых шесть лет, пока он не скончался. После его смерти илимский воевода Черемисинов, негативно относившийся к священникам, объявил, что крестьяне освобождаются от уплаты за землю потомству Антония Лукина.

Эта семья не была исключением. Многие кулаки в Сибири происходили из духовного сословия, и независимость от мирских властей открывала предприимчивым натурам священнослужителей благоприятные возможности для обогащения.

Проводы губернатора

Как же встретили отмену крепостного права в Иркутске? Попросту не заметили. В известной «Иркутской летописи» Нита Степановича Романова этому событию посвящено всего две строчки: «Высочайше учреждены дополнительные правила: о крестьянах и дворовых людях, вышедших из крепостной зависимости в Сибири». Внимание иркутян было приковано к другой новости: как раз 19 февраля 1861 года генерал-губернатор Восточной Сибири граф Николай Муравьев-Амурский согласно собственному прошению был уволен императором от должности по состоянию здоровья. Он был назначен членом Государственного Совета и пожалован орденом святого Владимира 1-й степени с мечами.

Муравьев стоял во главе огромного края 13 лет. При нем к империи были присоединены земли по Амуру, налажены отношения с Китаем и Японией, заложены основы гражданского благоустройства и промышленности, расширилась торговля. В своем последнем приказе Муравьев писал: «Спасибо вам, казаки, солдаты и матросы, за вашу верную и неутомимую службу, благодаря которой возникла русская жизнь в Амурском крае! Я горжусь, что командовал вами именно в то время, когда так много выпало на долю вашу сделать полезного для России. Прощайте, честные амурские труженики, служите, как служили доселе, и помните, что Россия ждет от вас пользы для нового края».

Утром 17 февраля в доме генерал-губернатора собрались все военные и гражданские чины, депутаты инородческих ведомств, прибывшие даже из-за Байкала. После молебна в соборе толпа двинулась в Благородное собрание, где была «устроена закуска». После завтрака помощник Муравьева генерал-майор Корсаков, вскоре занявший кресло своего начальника, произнес речь и предложил тост в его честь. Зала огласилась долгими криками «ура». Толпа кинулась к графу, подняла на руки и вынесла к экипажу. Потом в Иннокентьевском монастыре вновь прошел молебен перед мощами святого Иннокентия. Когда Муравьев наконец сел в экипаж, бурятский тайша протянул в окно руки и сказал: «Прощай, граф! Мы тебя не забудем, ты нас не забудь».

Примерно в те же дни в Иркутске была открыта подписка на сооружение в Царском Селе памятника Александру Сергеевичу Пушкину.

«По Большому Сибирскому тракту далеко-далеко за Байкал с двору, от дому в Акатуй-тюрьму по этапу кандальник шагал.» Это слова из песни Александра Розенбаума, а из песни слова не выкинешь. Как ни боролись за отмену ссылки в наш край сибирские областники еще сто с лишним лет назад, Сибирь была и остается уголовной свалкой империи.

Граница Европы и Азии

На Урале, между деревнями Марково и Тугулинской, в позапрошлом столетии стоял кирпичный столб высотой в три с половиной метра. На одной его стороне был изображен герб Пермской губернии, на другой — Тобольской. Не было между Петербургом и побережьем Тихого океана места более печального, чем эта лесная прогалина со столбом. Сотни тысяч людей обоего пола от князей до простых мужиков навсегда прощались здесь с родиной, семьей, со всем, что было им дорого. Едва ли в стране есть другой такой пограничный пост, через который прошло столь великое множество людей с разбитыми судьбами.

До постройки Сибирской железной дороги арестанты шли к месту заключения пешком и достигали границы Сибири после долгих месяцев тяжелого пути по пыльным и разбитым дорогам, под палящим солнцем, под дождем и снегом, в трескучий мороз. Между последним российским и первым сибирским этапами партии ссыльных останавливались возле пограничного столба, чтобы сказать последнее «прости». На этом месте происходили душераздирающие сцены. Арестанты, особенно женщины, давали волю своему отчаянию, выли и рыдали, другие становились на колени и целовали землю, брали ее горсть с собой в изгнание, третьи целовали пограничный столб с европейской стороны.

По команде унтер-офицера «Стройся! Марш!» отдых прекращался, и серая толпа ссыльных, звеня кандалами, переходила границу Сибири. Пограничный столб был покрыт множеством выцарапанных и сделанных карандашом кратких надписей. Ссыльные писали свои имена и пожелания оставшимся на родине. Здесь они в последний раз оглядывались назад и шли в неизвестность. Путешественник Джордж Кеннан, видевший этот столб, вспоминал надпись «Прощай, Мария!» — он сорвал несколько цветов и положил букет к его подножию.

Дорога смерти

Пешие партии в 300-400 человек еженедельно отправлялись из Томска в Иркутск и преодолевали расстояние в полторы тысячи верст за три месяца. Этапы располагались в 40-60 верстах друг от друга, и на каждом ждала сменная конвойная команда в 40 солдат с офицером и двумя-тремя унтер-офицерами. Так как расстояние в полсотни верст да еще в кандалах за день пройти невозможно, по дороге строили полуэтапы для ночлега. Партия проходила в месяц 500 верст, отдыхая каждые третьи сутки.