Сборник рассказов - [48]

- Каня. Каненька. - шептал он. - Хоть ты и любишь другого, хоть и взглянула ты на меня сегодня с презреньем, все равно - Люблю тебя. Люблю душу твою, которая сквозь очи, сквозь душу твою Любовью светится. Люблю тебя, всем сердцем, всей силой душевной! И я не живу без тебя, ибо кроме тебя и нет у меня ничего - весь мир - пустота, ржавчина, злоба, суета подлая. А ты есть Бог, Вселенная - все, все ты для меня, Каненька. Ты даже поспешила прочь услышав нынче мой голос, а, значит, вызываю я в тебе отвращение; значит никогда не ответишь ты на мои чувства. Что ж... быстрее бы в ванну, да и прочь из этого подлого существования!

Он ворвался в квартиру, буркнул что-то на ничего для него значащий вопрос матери и заперся в ванной, где сразу же включил горячую воду.

Наблюдая за тем, как расплывается за покрывающим зеркало паром, его лицо, прошептал:

- Вот так и чувства твои растворятся под временем. Нет - ты будешь мучаться - мучаться долгие годы; ты сожжешь себя в этом безответном чувстве, потом умрешь старым, немощным, разбитым, так ничего и не достигшим. Все одно умрешь - так какая же разница сейчас или тогда - через мгновенье. Ведь вся жизнь, вся эта суета, и даже чувства мои тогда, в час смертный, покажутся одним мгновением - одним мучительным, иссушившим меня мгновеньем; таким же мгновеньем, черт подери, как и прошедший месяц! Он страшно заполнен был чувствами этот месяц, но он и пронесся, как одно мгновенье, черт подери!.. А что трудно: лезвие надавить на вены вовсе даже и не больно, легко; потом сесть в ванную, чувствовать расслабленность всю большую и большую...

Он взял коробочку с лезвиями, достал одну из этих маленьких, нагревшихся в паровых клубах, стальных заостренных пластинок; перед глазами подержал...

Тут он вздрогнул: представил, как слабеет все больше и больше, как силится подняться, позвать на помощь из кровавой ванны, но не может уже этого сделать - может только лежать, расслабляться все больше - расслабляться до пустоты - до бесконечной пустоты, что ждет его впереди.

- Черт. - он положил лезвие на стекло, перед покрытым плотным белым паром зеркалом; сделал воду чуть потише, и протянув палец к зеркалу, вывел вздрагивающие кривые буквы:

"Зачем мне жить?"

Скривился над раковиной, потом схватил лезвие и, поднося его к венам, прошептал:

- Да незачем. Пустота! Ну и пусть! Раз уж суждено пустоте быть...

В дверь застучали, раздался встревоженный голос, почуявшей беду матери:

- Миша, ты что там парилку устроил. Ну-ка выходи - ужин уже на столе.

- А что если жизнь это круг? - в муке шептал Миша. - Что если все эти мучения будут повторятся вновь и вновь - вся эта боль! Тогда - это и есть ад! Да - это и есть ад!

Он дотронулся лезвием до руки, даже и провел немного; из маленького надреза выступила кровь и тут он вновь вздрогнул - услышал, как далеко-далеко за стенами, за гулом труб, загремел гром.

- Ради первого грома весеннего. - вывел он, отбросив лезвие и дальше уже писал без останова.

- Ради первого грома весеннего,

Ради цвета роМиших полей,

Ради светлого пруда осеннего,

Ради снега российских далей,

Ради вас, молодые березки,

Ради теплой, весенней поры,

Ради храмов, и ради всей моей,

Необъятной родной стороны

Я из пепла, из мрака восстану,

Песней солнца и неба вскормлен.

И тебя, мать-земля, любить стану,

Твоим громом чудесным спасен!

Когда он дописал последние строки - первые уже покрылись новым налетом пара, и их с трудом можно было разобрать, но Миша и не обращал на это внимания.

Вновь, уже значительно ближе, пронзая стены дома, свободно громко взревел гром; и Миша ясно представил надвигающуюся, стремительную стену дождя.

На мгновенье ему жутко стало от того, что едва он не совершил. Выключил поскорее воду, крикнул через дверь:

- Да, сейчас выхожу!

Он убрал лезвие и выбежал на кухню.

За окном все небо заволокли уже, пришедшие со стороны Москвы черные, клубящиеся дождевые тучи. Часто вспыхивали, протягивались к земле ветвистые молнии; тучи озарялись, и дух захватывало от этих, пребывающих в постоянном движении объемов.

Миша распахнул окно; улыбаясь, высунулся - ветер обдал лицо, унося куда-то прочь остатки мрачности, пустоты. Вот первые прохладные капли коснулись его разгоряченного лица - все больше и больше их становилось. Вот вся улица уже зашумела, вот уже намок Миша.

Уже и не было ничего видно за этими прекрасно гудящими стенами - мир преобразился, стал расплывчатым, окутанным аурой волшебного сна.

- Стихи, господи - сколько же стихов здесь! В каждой капельке, вижу стихотворение! Везде жизнь и она прекрасна! Она как сон, как чудесное волшебство! Жизнь - любовь! Отчаяние - ад! Я сам создал свой ад - я сам его и разрушил!.. Каня, ты прекрасна, как этот дождь, как гром, но вот он дождь - рядом со мной, он мне песнь поет! Я люблю тебя, Каня, я люблю эти тучи, и гром! Я целую эти капли, я целую воздух, Каню, землю, все мироздание прекрасное!.. Мама! Мама! Я пойду по улице побегаю!

- Что... побегаешь? Закрой-ка окно! - говорила, вошедшая на кухню мать.

- Я побегаю! Как в детстве бегал я под дождем - так и теперь побегаю! Буду ловить эти капли - стихи! Буду смеяться! Да как же прекрасна жизнь!