Сборник рассказов - [8]

Спой мне, менестрель! Теперь я поняла — тебе тоже суждено стать последним в своем роду. Скоро люди забудут об Огне и начнут повсюду греметь извечные войны…Тебе дадут в руки смертоносный клинок, и сгорит в огне твоя сладкозвучная лютня. Менестрель не должен быть воином. Он не умеет убивать. Ты умрешь с этой простой истиной на устах, потому что люди не склонны помнить.

Спой, менестрель, спой мне, чтобы не было так грустно…

Счастье для богини

«Танец — это жизнь», — упоенно шептали юные танцовщицы. Страсть в их глазах была сильнее любви или веры. Обе они теряли со временем сладость, отравляли послевкусием сомнений, щемящим ощущением пустоты. Огонь же танца сжигал дотла и забирал душу без остатка. Но каждый раз древняя страсть возрождалась, ловила приманкой свободы новую жертву, поэтому была вечна. Многие юные девушки мечтают стать танцовщицами. Так верят в свободу птицы, которых никто не успел поймать.

«Жизнь — это танец», — качала головой молодая наставница. Ее глаза становились темными и непроницаемыми, и как никогда остра была мысль, что внешность не является мерилом возраста для души.

— Госпожа Мейталь, к вам господин Хэлавир с дочерьми. Что им ответить? — голос у десятилетней вестницы по-детски счастливый, ей доверили честь сообщить о прибытии гостей самой главе храма.

Молодая женщина, которую назвали госпожой Мейталь, улыбнулась, выскользнула из плена собственных мыслей и произнесла:

— Скажи им, что они могут подождать в центральном зале.

Мейталь задержалась у зеркала, поправила волосы и накинула тонкую накидку на плечи. Она не собиралась мучить гостей ожиданием, подобная мысль показалась бы ей оскорбительной, просто традиция требовала, чтобы глава храма выглядела, как подобает преемнице легендарной Шадарэ.

Пальцы Мейталь замерли в нерешительности перед разноцветными веерами, лежащими на полке. Одни казались слишком дорогими, вычурными, другие при всей красоте могли навести мысль о неуважении. С раннего детства ей говорили, что самое страшное — оскорбить долг недостойным поведением, нарушить незыблемую цепь традиций, ведь тогда не останется ничего, кроме смерти. Мейталь выросла, но страх остался, вылился в потребность идти по выбранному пути, не делая ни шагу в сторону. Подобная судьба казалась немыслимой для танцовщицы, чья переменчивость вошла в легенды. Что ж, она выбрала своим путем танец, жила в нем и не просила большего.

Лепестки цветов вишневыми каплями легли на раскрытое полотно. Знаменитых мастеров прошлого наделяли мистической властью дарить веерам души. Изысканно и в то же время просто, достойное украшение для главы храма.

Иногда Мейталь тяготило, что она слишком молода для роли верховной жрицы, покровительницы тех, кто часто оказывался мудрее или старше. Но глава храма танцовщиц всегда была молода, и голос традиций милостиво разрешал сомнения.

Гость, которому в храме не подарили танца — неугоден всем существующим богам. Гостеприимство танцовщиц очаровывает, лежит в глубинах веков незримым правилом, обязательством.

Хэлавир был почетным гостем, поэтому удостоился того, что сама глава храма вышла для него танцевать.

Веер раскрылся, как крылья диковинной птицы, вишневые лепестки затанцевали, закружились в вихре, увлекли за собой. Резко распахнулись черные глаза, всколыхнулись края шелковой накидки, лучи харитского солнца нехотя коснулись темных волос и слишком светлой для здешних мест кожи. Мейталь начала танцевать.

Она давно знала, что в танце острее проявляется ее чуждость, непривычность этому миру. Каждым движением, жестом, взмахом веера она вспоминала далекое место, некогда звавшееся домом. Горы и холмы, манящую умиротворенность природы, разноцветных рыбок, стрекоз, едва касающихся гладкой поверхности пруда, непохожие на здешние осени и весны, людей с темными волосами и другим разрезом глаз. Иногда Мейталь казалось, что мастерство ее танца, увековечивающего призрачные образы, проистекает из отчаянного страха все это однажды забыть.

Танцовщица посмотрела в глаза младшей дочери Хэлавира полные восторга, азарта и восхищения, на серьезное лицо старшей, и замерла, позволяя себе вспомнить. Они были детьми той женщины. Ее единственной богини. Тогда Мейталь звали совсем не так…

Чжан Мей не хотела умирать. Ей только исполнилось двенадцать, она была дочерью чиновника и больше всего на свете любила танцевать. Еще недавно отец обещал отвезти их в древний город, где правитель всезнающ и мудр, а женщины собирают волосы наверх и ходят в ярких дорогих платьях. Умирать столь рано печально, некрасиво. Пламя охватило картины деда на стенах и подобралось к циновкам, она начала задыхаться, но попыталась сдвинуть с места упавшую балку. Балка не поддавалась.

Люди, принесшие с собой ненависть, устремились на север, к дому безмятежно спящего в утренний час наместника. Ветер шептал, что они несут с собой запах тлена и смерти, огонь жадно разгорался от пущенных стрел, отражался в темных глазах. Мей не могла знать, что ее крики о помощи некому было услышать.

Крыша проиграла в схватке с драконом, огненные крылья прикоснулись к ней, лаская в жарких объятиях. Говорят, те, чью душу забрало себе пламя, в следующих жизнях не могут найти покоя от жажды. Последнее, что увидела девочка: младший брат, ради которого она и бросилась в огонь, выполз из дома и, борясь с дымом и кашлем, звал сестру. Угасающее сознание попыталось поймать этот голос, оставить последним воспоминанием об ускользающем мире. Чжан Мей больше всего на свете хотела жить, но надеялась, что умереть смогла достойно.