Сборник рассказов - [6]

Хотя позднее Буковски перешел исключительно на повествование от первого лица, в этих ранних рассказах он экспериментировал и с третьим. При соблюдении своего "лобового" стиля он, тем не менее ставил опыты и на других уровнях, заставляя задуматься критиков: а не в этом ли заключается новаторство молодого новеллиста? Не в отсутствии ли заглавных букв в именах собственных? Или в набранных одними прописными диалогах? Охренеть, какие эксперименты... Юмор же Буковски очень мало кто замечал (среди этих немногих надо отдать должное Джею Дохерти) низколобый ("раблезианский") юмор крутого парня, унижающий и высмеивающий все и вся: от феминистов до гомосексуалов, от писателей до политиков. Многие до сих пор не считают Буковски смешным - больше того, многие его за это просто ненавидят, - но большинство нормальных людей чувство юмора Хэнка привлекает и развлекает как ничто другое, оживляя до предела безрадостную картину мира.

Эдвард приходит к выводу, что Буковски "в своем лучшем виде выглядит анархистской сатирой в пластиковом мире - когда допивается и лажается до безобразия в гостиных, где пьют коктейли, в самолетах разных авиакомпаний, на поэтических чтениях в колледжах, когда приходит на дзэн-буддистскую свадьбу в высшее общество и оказывается единственным гостем при галстуке и с подарком... когда принимает длинноволосых парней за девчонок, когда пойман между тайным удовольствием и ужасом знания, что его стихи известны лишь немногим посвященным и ценимы ими. Несмотря на всю свою преданность старой роли мачо-артиста... в Буковски есть слабина, сентиментальность, привязанность, по счастью, к своему искусству. Ему известно так же хорошо, как и нам, что история его обошла, и что его потеря - это и наша утрата тоже. В некоторых из этих печальных и смешных рассказов его статус ископаемого выглядит не без определенной святости."

Буковски никогда не пользовался поддержкой университетов или крупных издателей (полунищий в те годы Джон Мартин - не в счет). "ТЫ ЧТО, СЕБЕ ГРАНТ НЕ МОЖЕШЬ ВЫХАРИТЬ? - говорит ему персонаж его рассказа "Великие Поэты Подыхают В Дымящихся Горшках Дерьма". - ...ВЕДЬ КАЖДЫЙ ОСЕЛ В СТРАНЕ ЖИВЕТ НА ГРАНТ." "ТЫ, НАКОНЕЦ, СКАЗАЛ ЧТО-ТО ДЕЛЬНОЕ," отвечает ему автор. Он набирал очки в глазах тех, кому обрыдла "политическая корректность" и "безопасность" тем, сюжетов и форматов отягощенной этикетом прозы и поэзии большинства его современников, в основном, за счет изустной молвы. До самого последнего времени все, написанное Буковски (свыше 60 книг), печаталось исключительно эфемерными мимеографированными самиздатовскими журнальчиками или "индивидуальными частными предприятиями", вроде прославленного сан-францисского издательства Лоуренса Ферлингетти "Огни Большого Города" (City Lights) или сказочно неизвестного нью-орлеанского "Луджон Пресс" (Loujon Press), чьи старые издания теперь по карману разве что самым богатым и знающим коллекционерам раритетов. Несмотря на яростное отрицание всяческой литературщины, ранние стихи Буковски, особенно нью-орлеанского периода, пронзительны в наготе своего чувства к этому городу:

потеряться,

может, даже окончательно свихнуться

не так уж и плохо,

если можешь

таким и остаться:

непотревоженным.

это мне подарил

Нью-Орлеан.

никто никогда там не звал

меня по имени.

...Днем художница-цыганка продавала свои картины во Французском Квартале, на углу улиц Святого Петра и Королевской, время от времени позируя для своих собратьев. А все вечера тратила на ручной набор книг, которые ее муж печатал на древнем станке, занимавшем всю спальню их однокомнатной квартиры... Это не Париж 20-х годов, хотя похоже, правда? Это - Нью-Орлеан 60-х, самый странный из всех городов США. Так случилось, что именно здесь и именно в то время читающая публика узнала имя Чарлза Буковски. То были дни, когда Джипси Лу Уэбб и ее муж, ныне покойный Джон Эдгар Уэбб, создавали "Луджон Пресс", издательство, выпускавшее "Аутсайдер" (The Outsider) - "один из первых мимеографированных журналов, если вообще не вожак всей революции самиздата", как его помянул в "Женщинах" Хэнк. Помимо шести номеров, вышедших в самом начале того бурного десятилетия, до сих пор сохранились пять прекрасных книг, которые и теперь, тридцать лет спустя вызывают вздохи восхищения завистливых коллекционеров - настолько искусно они сделаны.

Я держал их в руках в небольшом двухкомнатном оффисе нью-орлеанского коллекционера и "человека света" Эдвина Блэра - живого свидетеля творения неизвестной нам американской литературы, слегка тщеславного и любящего шикануть мимолетным упоминанием того или иного имени, просто святого для честного российского переводчика: "И когда Аллен Гинзберг узнал, что Нили Черковски подойдет к нему на вечере в Университете Тулэйн просить автограф, он просто весь вскипел и сказал мне..." Мы с редактором литературной секции "Таймс-Пикайюн" Сьюзен Ларсон сидели у него в передней комнатке, передо мной на полу были разложены неисчислимые сокровища, которые Эдвин продолжал выносить из задней кладовой комнаты без окон, куда он нас так и не впустил. Они со Сьюзен знакомы были давно, но даже она толком не знает, что у него там хранится. ...Первые издания Джека Керуака и почти всех битников, многие - с автографами, многие - с пометками критиков, которым издатели присылали сигнальные экземпляры на рецензию, забытые литературные журналы 20-х годов, где на одной странице можно увидеть стихи классика американской словесности Уильяма Фолкнера и "молодого, но многообещающего автора из провинции Хемингуэя", и, разумеется, нью-орлеанский самиздат начала 60-х.