— Макс! Я еду на выходных на раскопки! Мне Лёша Прокин вчера звонил, они там та-акое нашли!
И тогда студент понял, что случилось страшное — возлюбленная влюбилась. Только по-настоящему влюблённая способна трястись под осенним дождём пять часов в автобусе сначала по трассе, а потом и по бездорожью. Без любви она не поехала бы в такую погоду даже на дачу.
Понятно, что Максу предстояло тащиться следом. Он собрал старенький папин рюкзак, отыскал его же дождевик. Догадался прихватить минералку и бутерброды. Водки им выдали в достатке по прибытии.
Замёрзший как собака Макс, ведь он-то не был влюблён в лысоватого уже студента-историка, таскался за Леной вокруг ямы с красивым названием раскоп. Историк предпочитал рассказывать о своих успехах под дождём, из-за которого работа по ковырянию в земле встала. Он не думал о том, как мокрая девушка будет спать в мокрой палатке. Впрочем, водки у археологов действительно оказалось с избытком.
Макс пил с историком примерно до полуночи, потому что обострения бронхита из-за промокших ног получить не хотел. Но Лена почти не пила — её грела любовь.
Пятикурсник оказался крепок на спиртное, как отрытый им же булыжник с подобием карты. Он громко вещал про скифов, сожалел, что двумястами метрами дальше высится военный объект, а, судя по найденному в раскопе булыжнику с этой самой картой, именно там должен быть основной, самый древний курган. И в кургане том не только медные бляшки, но и золотишко должно водиться. Впрочем, золото историка интересовало в сугубо научном смысле.
В конце концов, историк допился-таки до состояния откровения и снова повел Лену к раскопу, пытаясь показать что-то невиданное именно при свете луны, которая падает на камень-карту. Там, по его словам, получалась едва ли не стрела, прямо указующая на объект с вышками и собаками.
Макс сопротивлялся, как мог. Лена едва немного просохла, тьма зияла разинутой пастью, и только фонарик на лбу историка мог нащупать в ней неведомые ещё зубы.
Место раскопа было в основном песчаным, но нашлась и глина. Девушка оступилась и с визгом съехала в яму.
Пока Макс месил в темноте грязь, туда же, матерясь, отправился на заднице историк. Фонарик упал с него, раскоп погрузился во тьму. Потом над головами студентов прорезалась вдруг ветвистая молния, на миг стало светло и запахло озоном.
— Прямо в наш курган долбануло! — обрадовался историк, перекрывая небесный грохот. — У вояк там вышка железная!
Это были его последние слова.
Очнулся Макс от боли. В голове стреляло. Рядом жалобно кашляла Лена.
— Эт вот есть твой удача?!! — грозно вопросил кто-то сверху густым басом.
Голос был хриплый, странный, коверкающий привычные звуки.
— Эт никчёмный тряпка есть удача? — повторил голос.
Макса подняли за шиворот и опустили носом в густую сиреневатую траву. Студент попытался извернуться и посмотреть вверх, но солнце тут же ослепило его. Потекли слёзы.
— Не мужчина есть, — констатировал голос. — Я ждал тебя дать приход предка. Эт вот есть — предок? Мальчишка есть предок?
— Водитель! — закричал издалека другой голос. — Эт ещё есть тут другой! Ходи-ходи?
— Ходи! — заорал невидимый «водитель», и студент проморгался, наконец.
Возвышающийся над ним мужчина был одет, несмотря на жару, в такой же, как у Макса, поношенный туристический дождевик, был огромен, небрит во всех возможных местах и… (студент не вовремя вдохнул) — от него шёл прямо-таки сногсшибательный запах пота.
Лена сидела на траве чуть поодаль и плакала. Вокруг неё толпился десяток полуголых волосатых мужиков без дождевиков. А с соседнего пригорка ещё один могучий тип гнал пинками студента-историка. Студент лихо скакал на карачках, а под правым глазом у него споро созревал сочный фингал.
— Ойййй, — выдохнул Макс.
Он понял, что питиё всё-таки иногда определяет сознание, особенно если у него достаточная крепость.
Кошмар, что он видел сейчас, на трезвую было не придумать. Волосатые мужики казались реальнее головной боли — кряжистые, страшные. Но, если присмотреться, одеты они были в своё немногое тщательно и аккуратно, были потными и вонючими, но не грязными. А дождевик… Макс понял, почему сей предмет туалета показался ему таким знакомым. Волосатый просто ограбил его!
— Плохо! — возвестил из-за спины студента-историка третий голос. — Много устали. Одежда рвалась, пищу съели. Плохо!
Ещё пинок ноги, обутой в плетёную сандалю вроде лаптя, и неудачливый археолог приземлился в двух шагах от Макса.
Лёхой его звали — неожиданно для себя вспомнил Макс. В голове у него стало вдруг звонко и пусто, как перед самым главным экзаменом.
— Что ты есть? — грозно спросил мужик, одетый в трофейный дождевик.
— Я студент… — промямлил историк.
По щекам его текли грязные слёзы. Лысоватому историку было очень больно в самых чувствительных местах тела.
— Что есть студент? — удивился одетый в дождевик, насупился и стал похож на Бормана из старого советского фильма.
— Я учусь…
— Робя? — удивился Борман. И махнул рукой тому, что был в лаптях. — Дети большие у предков есть, читал ты?
— Начальник читал, — согласился тот.
— Верю тебе, — задумчиво пробормотал Борман. — Не повезло есть. Вырастут, да?
