Сборник - [33]
В Италии мне однажды уже довелось испытать неподвижность мысли. Щелчок — все вдруг остановилось. И тело перестало двигаться, потому что мозг прекратил подавать команды. Сидел я тогда на диване, обитом коричневой кожей, возле телефона. Звонков я не ждал. Более того — не хотел, чтобы кто-нибудь позвонил. Я все равно не знал бы, что ответить, и при всем желании не смог бы принять хоть какое-то решение. Но если бы ожил мозг, тогда, конечно, мне захотелось бы и звонить, и отвечать на звонки. В тот же день и час у своих телефонов сидели в таком же оцепенении две женщины. Я любил их, люблю и сейчас. Но на ком остановить выбор? Они ждали моего звонка и собирались позвонить сами или ответить на звонок еще двух мужчин, которые тоже сидели как прикованные у телефона — один в Милане, другой в Палермо, — их тоже связывала любовь к этим женщинам. Те двое мужчин, несомненно, держали в напряжении у телефона двух других женщин, сидевших уж и не знаю в каком из углов Италии. И так далее. Смею думать, что в тот день и час немыслимое количество людей неотступно сидело у телефонов в ожидании окончательного решения. Бег моей мысли застопорился из-за того, что произошла страшная путаница в этих неразрешимых вычислениях. Если связать свою жизнь с A, тогда я окончательно потеряю B, но без нее я жить не могу. С другой стороны, A разрывается между мной и C, в то время как B нуждается во мне и в D — ну и так далее. Разве что пусть все остается по-прежнему, пусть продолжается эта двойная жизнь, буду любить обеих, а они пусть любят меня и того другого. Будем, так сказать, коллективно сосуществовать. Да, но отчего все-таки возникла необходимость принять какое-то решение, нарушить все это равновесие? Выходит, кто-то из нас бросил карты на стол. Скорее всего, это сделал я сам. Или, может быть, одна из двух женщин? Или все-таки тот, который живет не то в Милане, не то в Палермо? Неважно, главное — сидим мы теперь у телефонов и не трогаемся с места. В тот день голова парализовала движения тела, а теперь в Нью-Йорке произошло, кажется, обратное. В тишине протягиваю руку к обступившим меня предметам, и она, повинуясь мне, указывает тот, о котором я думаю. Великолепно. Правда, слушается, но не совсем. Попробовал показать пальцем на глаз, а он, как назло, ткнул меня в веко. Ну да это пустяки. На руки свои я не сержусь. Просто не надо спешить. Остальное же в полном порядке. Руки способны на всякое. Но дрянь дело, если они откажут напрочь — тогда ни покурить, ни вообще сделать то, что хочется. Протягиваю руку за карандашом. Не дотянуться. Встаю. Немного погодя понимаю, что встал и могу идти, куда пожелаю. Значит, я снова в состоянии передвигаться. И все-таки какое-то облачко омрачает мою радость. Все жду: что-то должно случиться. И вообще, хочется стать в сторону и понаблюдать за собой. Хотя бы в течение одного дня. Тем более что в поисках ящиков наступил перерыв. Напрасно мы переворачивали вверх дном весь Нью-Йорк. Теперь нужна новая зацепка, чтобы взять след.
Уважаемый профессор![2]
Во время последнего телефонного разговора мы с Вами договорились о том, что мне позволяется выкуривать две сигареты в день. До этого, по Вашему настоянию, я воздерживался от курения в течение десяти дней и чуть было не сошел с ума. В результате мы сошлись на двух сигаретах. Лучше, казалось, и быть не могло. Я растягивал удовольствие как мог. Начал с того, что разделил количество выкуриваемых сигарет на семьдесят восемь затяжек каждые несколько минут затяжка, так что курить я мог практически целый день. Но ожидание следующей затяжки, зажигание и гашение сигареты выводили из себя. Таким образом, я решил выкуривать по целой сигарете после приема пищи. Одну после обеда, в два часа дня, вторую после ужина. В идеале было бы лучше располагать также и третьей сигаретой, чтобы покурить после утреннего кофе. Ну да ладно. Впрочем, сетования мои небеспричинны, если вспомнить, что раньше я выкуривал ни много ни мало восемьдесят сигарет в день, из них, говоря по правде, сознательно я выкуривал не более десяти штук. Остальные семьдесят выкуривались как-то сами собой, я даже не замечал, каким образом. Кто курил мои сигареты, не знаю, где и когда я мог их выкурить, ума не приложу. Но об этом после. Сначала попробую объяснить Вам, что тревожит меня сейчас.
Идея выкуривать две сигареты в день после еды была, согласитесь, великолепной. После еды самое время покурить. Желудок уже успевает затуманить мозги, и вы погружаетесь в некое блаженное состояние, как бы парите в воздухе. Единственное неудобство состоит в том, что приходится есть на скорую руку. Второпях заглатываешь яйцо, фрукты побоку, ждешь не дождешься, чтобы растянуться на диване и наконец-то закурить. Чем ближе желанная минута, тем больше невтерпеж. Я дошел до того, что не в состоянии даже припомнить, что ел за обедом или ужином, блюда появляются передо мной и исчезают, а я и не знаю, что было в тарелке.
