Сборник - [30]

Манхаттан — микроб или клетка под микроскопом, ограниченная водами Гудзона, Ист-Ривер и моря. Объехали его вокруг, как облизали со всех сторон эскимо: предполагалось, что ящики застряли где-то в районе портов. У меня, в голове картина первых двух дней поиска, изображение предельно четкое, как сейчас, вижу крагштейны зданий. Иными словами, без того слепящего света, в котором растворяются вещи, достойные более пристального внимания, оставляя после себя лишь какие-то радужные пятна, обрывки контура, — так бывает, когда смотришь против солнца. Были мы настолько близко от воды, — а то и проносились над ее поверхностью, переезжая с одного острова на другой, — что, казалось, ящики мы ищем среди отбросов, колеблемых черной, маслянистой волной, которая, если смотреть издали, отсвечивала иногда зеленью, изредка голубизной и ослепительно вспыхивала на солнце. Буксиры с дымком над трубой напоминали диких селезней; ржавые паромы подползали к причалу возле статуи Свободы; на этажерках прогулочных теплоходов, идущих до Стэйтен-Айленда, стояли скамейки, словно плыл по воде городской сквер, где не осталось ни деревца; высились огромные сухогрузы — трансокеанские лайнеры; колыхались апельсиновые корки, зеленый капустный лист, прочий хлам.

Не понять, где начало у острова. Но мы попали в то место, откуда, казалось, начинался Манхаттан: крохотный сквер, несколько чахлых деревьев возле заброшенной водонапорной башни в виде миниатюрной крепости, в отдалении Кастом-хаус — Главное таможенное управление, где нам пришлось побывать в самом начале поиска. Приземистое здание с торжественной парадной лестницей, отражающейся в стеклянных боках небоскребов. В недрах Кастом-хауса кислый воздух, пропахший таможенниками-ирландцами (красные носы, сизые щеки, морковные бакенбарды), что шуршали листами амбарных книг и ворошили бумажные горы. Следуя разноречивым советам, мы сначала оказались в Райнлэндер-билдинг, бывшем храме доллара, торчащем среди разбитых тротуаров, кое-где уже поросших травой. От делового квартала остались лишь эти пустые конторы средь леса зеленоватых мраморных колонн, бронзы, статуй, декоративных балконов и псевдоготических шпилей. Побывали мы и на Ректор-стрит, 2, в розовом билдинге в стиле 20-х годов; в коридорах толпа адвокатов, управляющих банками, директоров, консультантов правлений или банковских объединений; оттуда — в абсиду церкви св. Павла, чтобы проверить, не на моем ли фонтане поставили памятник банкиру Уэзербриджу Тоттенхэму Каупертуэйту. Викарий заверил, что большая часть ящиков передана Видонскому фонду из налоговых соображений, перенесшему свою штаб-квартиру в Аризону, а остальные отправлены на Линкольнский склад, где еще сохранилось кое-что из фонтанов и статуй, пожертвованных для парка Коммишнер, в котором предполагается осуществить один из трех тысяч проектов по созданию мемориального комплекса.

После этого я уже был не в состоянии запомнить последовательность развертывающихся событий. Помню только: мы почему-то перебираемся через зловонную жижу Фултонского рынка, знаменитого тем, что там продается вся рыба Нью-Йорка. Чернокожие, пуэрториканцы, итальянцы — у всех рыбьи глаза — насквозь провоняли рыбой. Мои ящики стали искать среди коробок с какой-то рыбой, нарезанной огромными брикетами, меч-рыба или сам кашалот не знаю, только была она без чешуи, скользкая и блестящая, будто никелированная. Поверенный чувствовал себя в этой вони как мышь в сыру. Притворялся, что ищет какой-то давно снесенный переулок. Все в этом районе влачило последние дни своего существования. Старые дома предназначались на снос. Над крышами уже нависла автострада, чуть поодаль — та часть Манхаттана, куда прибывают огромные сухогрузы, корабли Бельгийских и прочих линий, Ист-Ривер раздвигается вширь, и видны краны, нефтяные цистерны, верфи Бруклина, а затем и парк, протянувшийся вдоль реки, товарные поезда, ползущие по широченным эстакадам, буксиры, частные яхты под парусами, высотные мосты, например, Бруклинский и Манхаттанский, которые на противоположном берегу почти сходятся.

Побывали мы и в том углу острова, где грандиозность по вертикали иссякает и глазу открывается далекий горизонт. Здесь был вырыт чудовищный котлован, и на дне его воздвигали фундамент Торгового центра; снесены сотни старых домов и обветшавших небоскребов. Лишь где-то в районе Двадцатой авеню можно подойти к кораблям и посмотреть на них снизу вверх: они напоминают граммофонные трубы, направленные белоснежным раструбом прямо в небо. Самые крупные суда — в районе Сорок второй и Пятьдесят седьмой авеню.

Мое внимание вдруг приковал спичечный коробок, брошенный возле красной кирпичной стены. Поднял. Открываю, будто надеюсь отыскать в пустом коробке деталь своего фонтана. Закрыл коробок. Прислонился к этой красной стене; только что рассматривал ее с удивлением: кирпичная преграда, и конца-краю ей не видно. Для чего она — никто не знает. Разве что прилепят к ней какую-нибудь пристройку, на красном кирпиче кое-где проступили синеватые потеки, местами они отдают розовым или даже лиловым, и стена похожа на абстрактное полотно, выставленное на продажу.