Сатурнин - [20]

Тяжелые черные тучи спускались все ниже и все больше темнело. Я заметил, что все мы инстинктивно съежились. Мадемуазель Барбора заплатила за бензин, нажала на стартер и через десять метров перевела двигатель на третью скорость. Мы помчались через город, и мадемуазель Барбора включила фары. В полдень фары! Я смотрел вперед в напряженном ожидании того пекла, которое вот-вот разразится вокруг нас. У Сатурнина странно блестели глаза, и мне казалось, что он очень доволен происходящим, а также поведением мадемуазель Барборы. Она великолепно управляла машиной и прибавляла ходу с легкомыслием человека, ни разу не разбившего автомобиль.

Когда мы приблизились к реке, мадемуазель Барбора сказала, что по ее мнению вода течет уже над поверхностью моста, но мост еще держится. Она слегка замедлила ход машины и спросила: „Ну что, поехали?“ Это было совершенное безумие, но я в эту минуту вспомнил, как ее красивый рот искривился, когда она спросила меня: „Вы и акула?“, и я твердо сказал: „Поехали!“

Сатурнин посмотрел на меня с восхищением и одобрительно кивнул головой. Мадемуазель Барбора тоже кивнула, крепче схватилась за руль и надавила до отказа на педаль. В эту секунду между полями ее спортивной шляпки и головой Сатурнина я увидел такую картину, что у меня застыла кровь в жилах. Поверхность моста вся была под водой, и определить на десять ли, или на пятьдесят сантиметров было невозможно. Из мутных стремительных волн выглядывали только перила на обеих сторонах моста, но они качались под ударами воды, как будто вот-вот собрались улететь.

Белый Рапид влетел сумасшедшим темпом между перила, и я с ужасом увидел, как в последнюю секунду мадемуазель Барбора рванула руль направо. Мне казалось, что мы влетели прямо в реку. Потоки воды обрушились на окна машины со всех сторон, и машина задрожала. Мотор ревел, и казалось, что колеса вращаются на месте. Не знаю, сколько времени это продолжалось, но вдруг мы оказались за мостом, мадемуазель Барбора включила стеклоочиститель, и поехала дальше по направлению к дедушкину дому. Она сказала только: „Хорошо, что в воде у нас не заглох мотор.“ Я оглянулся на реку, на то место, где я пережил самый опасный момент в своей жизни и был разочарован, что мост не рухнул сразу после того, как мы проехали. Однако перила все еще торчали из воды и качались под ее напором. Мне пришлось довольствоваться тем, что мост рухнул только два часа спустя. Когда мы находились на расстоянии метров пятидесяти от крытого въезда в дедушкин дом, началось столпотворение.

Мне часто приходилось видеть грозу в горах, но ни с чем подобным я в жизни не встречался. Ослепительные молнии сверкали почти непрерывно, гром гремел с перерывами в несколько секунд, все пространство было заполнено оглушительным треском, мадемуазель Барбора что-то кричала, но ничего не было слышно, Сатурнин повернулся и пытался мне что-то сказать, но ничего нельзя было разобрать, я их о чем-то спрашивал, и тоже никто из них ничего не слышал. Потом мы все стали безудержно хохотать. Мы въехали под прикрытие въезда и долго не выходили из машины из-за этого хохота. Это была какая-то реакция на происшедшее. Мне казалось, что я сошел с ума, но и это было смешно.

Когда Сатурнин вел меня через холл, раздался ужасный удар, и мне показалось, что молния ударила прямо в дом. На большом дедушкином распределительном щите что-то затрещало и Сатурнин испуганно вздрогнул. После этого мы снова принялись хохотать.

Через полированные перила деревянной лестницы нагнулась какая-то фигура, и знакомый глубокий голос произнес: „Припадкам истерического хохота как реакции на действительную или мнимую опасность часто подвергаются люди с низким интеллектом“. Сами понимаете — доктор Влах.

8

На дворе бушует стихия

Размышление о современных девушках

Милоуш в роли соблазнителя женщин

Возмутительное пари

Сатурнин откапывает топор войны с Милоушем

Кухарка и прислуга Мария исчезли

Тетя кутает дедушку в одеяло

Наводнение сорвало мост

Дедушкин дом сотрясался от крыши до фундамента. Я сидел в глубоком кресле, наблюдая, как гостиная то освещается фиолетовым светом, то утопает в синеватых сумерках. По стеклам окон текли ручьи воды. Тетя Катерина крестилась после каждой молнии, озабоченно поглядывала в сторону окна и снова принималась бормотать: „Трудно поверить, что в его возрасте можно быть таким неразумным. Ведь это вопрос жизни и смерти. Это добром не кончится. Повадился кувшин по воду ходить, там ему и голову сломить. Для такого старого человека достаточно простудиться и конец. Разве кто-нибудь слыхал нечто подобное? Само собой разумеется, у него своя голова на плечах, как у всех мужчин. Как будто их убудет, если они послушаются женщину“.

Я слушал тетю Катерину как во сне и думал о других, более приятных вещах. То, что мадемуазель Барбора ждала моего возвращения из больницы, и когда я долго не возвращался, вскочила в машину и поехала за мной, было настолько замечательным, что я мысленно возвращался к этому снова и снова. Достаточно было зажмуриться, чтобы увидеть ее, с сияющей улыбкой на губах входящую в вестибюль больницы и по-дружески спрашивающую, куда мы пропали.